Петр Сажин - Севастопольская хроника

Гуревич говорит быстро, и мне бы не успеть за ним, если бы не телефонные звонки: они помогают мне, – пока он говорит, я записываю.

А записывать приходится много. Тут есть все, и даже сведения о торговле, которая ведется в Одессе с не меньшим размахом, чем в мирное время.

Секретарь горкома партии говорит, что в отдельные дни магазины выручают в день больше, чем до войны.

Однако я не собираюсь писать повесть, где главными героями должны стать цифры и статистические выкладки.

Но из-за репортерской жадности, которую и до сих пор не могу преодолеть, записываю все, о чем рассказывает секретарь горкома. И лишь иногда забываюсь и слежу за выражением лица докладчика, за его глазами, скрытыми за стеклами очков, за его манерой говорить.

Я пришел к нему пятнадцатого сентября. Для меня этот день ничем не был знаменателен, кроме того, что я уже три недели в командировке, а в предписании мне отпущен всего месяц. И я либо должен уезжать, либо телеграфировать о продлении срока пребывания на Черноморском флоте. С такими заботами я и прошел к Гуревичу, а он, сияя, вдруг сказал:

– Знаете, у нас сегодня особенный день… Сегодня мы начали учебный год… К ученикам до шестого класса педагоги пошли на дом, а все остальные ученики приглашены в школы. И знаете, прогульщиков нет!

Я спросил, как с педагогами.

– Учителей хватает, – ответил он.

Подождав, когда я закончу записывать, он продолжал:

– Главное и самое трудное в осажденном городе – не допустить дезорганизации жизни.

Секретарь горкома, по-видимому, считал эту часть своей беседы самой важной, поэтому терпеливо ждал, пока я скрипел своим пером.

– Вторая после этой важнейшей задачи – подхватить и вовремя организовать патриотический порыв людей. Кажется, – после небольшой паузы продолжал он, – мы справились и с этим. И справились с меньшими силами, ведь городская партийная организация отдала фронту семьдесят процентов коммунистов! И учтите, самых здоровых, энергичных! Кроме этого, мы сформировали семь истребительных батальонов, и они влились в армию. И она ими довольна…

Я с глубочайшим вниманием слушаю. А передо мною город и его люди, город и его тревожное небо, город и его предприятия… Я вижу рабочих, ремонтирующих под огнем врага оружие, вижу их строящими баррикады и изучающими военное дело… Я вижу женщин, несущих лопаты, как хоругви… Вижу одесских красавиц, копающих землю, выбирающих из мостовой камни и укладывающих их в стену баррикады… Я вижу стариков, которые втроем поднимают мешок с песком и с хеканьем закидывают его в тело баррикады.

В баррикаде старые радиаторы, обрезки рельсов, старые фляги и железные бочки. Все это приволокли горожане – каждый вносит свою лепту в большое дело защиты города.

Вначале все это меня удивляло. Удивляло, потому что нелегкое дело строительства баррикад несли на своих плечах женщины, старики и подростки.

Но в городе было столько примеров мужества, трудолюбия и самопожертвования, что я перестал удивляться. Перестав удивляться, тут же забеспокоился: нельзя писать о том, что не волнует тебя, что глаза и душа воспринимают равнодушно. Значит, и читателя все это не будет волновать? Значит, и он воспримет все равнодушно?

К счастью, тревога была недолгой. Уже на следующий день на одной из улиц я увидел баррикаду и в левом углу ее старинный комод красного дерева. Его неплотно задвинутые ящики были засыпаны песком. А поперек них наискось мелом крупно было написано: «СМЕРТЬ ГИТЛЕРУ ОТ МАРГУЛИСОВ!»

Прочитав эту надпись, я подумал, что жить в Одессе – значит всегда удивляться, всегда открывать что-то необычное…

Природа проявляет крайнюю степень равнодушия к делам людей.

Стоит жара. Город без воды. Степи несут сушь. В садах спеют и падают плоды – их некому собирать.

У одесситов две мечты: о победе и воде. Надоели и сильно вымотали бомбежки и обстрелы, изнуряет и жажда. Людям снятся водопады, слышится шум прохладного душа и шорох бегущей из крана серебристой струи. Но вода хоть снится, а до победы ой как далеко!

Под городом – бои. Стоит подуть ветру, и на Одессу плывет сладковато-приторный трупный запах. Только ветер с моря освежает, ибо горячий левантинец в сентябре поддает жару.

В палатки на скверах и на больших перекрестках, где до войны было разливанное море воды с сиропом, изредка и теперь привозят фруктовую воду. Ее караулят с неотступной настойчивостью.

На скверах на скамейках сидят одесситы. Недалеко от скамеек вырыты щели. Старики прикрываются газетками, молодки подставляют лица солнцу, бабушки, не спуская глаз с внуков, судачат. Дети как дети. Когда их не одергивают, играют в войну: их атаки и обороны носят почерк суворовского гения и чапаевской отваги.

Все – и те, кто, позевывая, почитывает газетку, и те, кто ловит солнце и кто берет неприступные, сложенные из песка крепости, – ждут, когда тетя Валя Ященко откроет палатку.

Тетя Валя Ященко появляется на грузовике. Ей помогают снять ящики с водой и внести в палатку. Она долго гремит стаканами, потом ищет открывалку. А возле ее торговой точки уже очередь.

Тетя Валя несердитая женщина. Она не кричит, а только спокойно говорит на своей ридной мове: «Годите трохи! Годите!..»

Наконец все находится: открывалка, мисочка для ополаскивания стаканов, блюдце для мелочи, в котором желтеет разменная монета, – и тетя Валя начинает продажу воды в розлив.

Счастливчики пьют бережливо. Водица эта не бог весть какая. Она иногда попадает в столовую штаба, и мой товарищ военный художник Леонид Сойфертис всякий раз, попивая эту водичку, говорит: «Лучше бы они давали туалетное мыло отдельно и воду отдельно. Зачем мешать все это?»

Но что делать? Город в осаде, город без воды, а век наш славен изобретателями различных заменителей.

Очередь рассасывается медленно. Мимо проходят люди. Они жадно смотрят на оазис тети Вали. Кое-кто пытается дуриком пролезть, но потребитель, стоящий в очереди, хотя и стар по возрасту, но не ломок по духу, и «нахалюга» сдает позиции.

Но вот показывается отряд моряков. Отряд не большой – шесть человек. По лицам пот струйками. Черные ботинки серые от пыли. Пить хотят. Это без расспросов видно. В очереди кто-то говорит: «Может быть, пустим военных?» – «Конечно! Какой разговор!» Но находится возражающий: «Военных командование водой обеспечивает!»

Очередь гудит. А моряки шагают вроде бы мимо, но глаза жадно смотрят на киоск тети Вали, на пенящуюся воду. И вдруг происходит нечто непредвиденное: откуда-то издали доносится знакомый гул авиационных моторов. Шум быстро нарастает. Стоящие в очереди смотрят на небо. Самолетов пока не видно, а гул все нарастает.