Жаклин Келли - Эволюция Кэлпурнии Тейт

– Ты о чём?

– Некоторых нельзя на пушечный выстрел подпускать к библиотекам. Гарри, поехали домой.

Нам предстоял жаркий, долгий путь домой в повозке, заваленной покупками.

– Что всё-таки случилось, детка?

– Ровно ничего, – огрызнулась я.

Совсем ничего! Я давилась горечью и желчью и совершенно не желала этого обсуждать. Хорошо ещё, что мама заставила меня надеть шляпку – от веснушек. За широкими полями лица не видно.

– Знаешь, что в этом ящике? – спросил Гарри. – Прямо за тобой.

Я не удостоила его ответом. Не знаю и знать не хочу. Всех ненавижу.

– Это машина, которая делает ветер. Для мамы.

Будь это не Гарри, я бы просто отмахнулась.

– Да ладно, такого не бывает.

– Ещё как бывает. Сама увидишь.

Наконец доехали! Не в силах выносить шумной суматохи при разборке покупок, я сбежала на реку. Содрала с себя шляпку, передник, платье и кинулась в воду, сея ужас в сердцах местных головастиков и черепашек. Так им и надо! Дура-библиотекарша меня доконала, так зачем жалеть других! Я опустила голову в воду и издала долгий протяжный вопль. Не очень-то громко получилось. Я вдохнула воздуху и ещё раз повторила свой подводный крик. Сказать по правде, ещё два раза. Прохладная вода понемногу успокаивала меня. Что такое одна-единственная книга? Какое она имеет значение? Наступит день, и у меня будут все книги в мире, полки и полки книг. Я буду жить в башне из книг. Буду читать весь день напролёт, читать и есть персики. А если юные рыцари в доспехах и на белых конях осмелятся явиться ко мне, чтобы умолять спустить вниз мои длинные косы, я буду пуляться в них косточками, пока они не уберутся подобру-поздорову.

Я лежала на спине и следила за парой ласточек в небе. Они то взмывали вверх, то спускались к самой воде, кувыркались, как акробаты, преследуя невидимых мошек. Несмотря на часы свободы, лето оказалось не таким, как я надеялась. Никто не интересовался великими вопросами, которые я записывала в Дневник. Никто не помогал мне искать ответы. Жара иссушила всех и вся. Я подумала о нашем милом, старом, огромном доме. Как печально он выглядит на фоне жёлтого, высохшего газона. Обычно мягкая, сочная, зелёная лужайка перед домом так и манила разуться и пробежаться босиком, сыграть в «Фигура, замри», а теперь осталась только выжженная до соломенной желтизны трава, колючая как стерня. В жёлтой траве не разглядишь моё новое открытие – жёлтых кузнечиков. Их видно, только если подойдёшь вплотную. Они подскакивают, тяжело взлетают, треща крылышками, шлёпаются на траву и исчезают из вида. Поэтому их так трудно ловить, хотя они крупные и неповоротливые. Даже странно, как просто ловить куда меньших, куда более проворных зелёных кузнечиков. Их так легко обнаружить! Птицы то и дело их склёвывают, а жёлтых не замечают. Жёлтые кузнечики притаились неподалёку и смеются над неудачливыми собратьями. И тут я поняла! Это не новый вид. Это одни и те же кузнечики. Тот, кто уродился чуть желтее остальных, в засуху доживает до старости. Птицы не видят его на фоне сухой травы. А зелёненького съедают, он так и не успевает вырасти. Только жёлтые кузнечики выживают, потому что лучше приспособлены к жаре. Мистер Чарлз Дарвин совершенно прав. Надо же, доказательство нашлось прямо у меня во дворе. Я плыла на спине и смотрела в небо. Искала недочёты в своих умозаключениях, упущения в своих выводах и не могла найти ни одного. Я прошлёпала к берегу, ухватилась за широкие стебли ближайшего кустика, вылезла, обтёрлась передником, быстренько натянула платье и побежала домой.

Всё семейство толпилось в передней возле вскрытого ящика. В куче опилок стояла приземистая металлическая штуковина с четырьмя лопастями спереди и стеклянной банкой сзади. Папа наливал в банку керосин. В самой серединке, между лопастями, виднелась медная нашлёпка с надписью по кругу: «Лучший чикагский вентилятор».

– Все назад, – скомандовал папа и поднёс спичку.

Запахло машинным маслом и сильно задуло. Братья закричали: «Ура!» Я тоже ликовала, но по совсем другой причине.

Жизнь действительно стала полегче. Мама обычно включала вентилятор в полдень. Нам тоже перепадало, особенно папе, которого она частенько приглашала отдохнуть под вентилятором.

Я целую неделю собиралась с духом. Наконец пошла к дедушке в лабораторию. Он сидел в продавленном, изъеденном мышами кожаном кресле.

– Я знаю, почему большие кузнечики жёлтые, а маленькие – зелёные.

Я рассказала дедушке о своём открытии. Подробно доложила, как пришла к этому выводу. Я переминалась с ноги на ногу, а он молча смотрел на меня. Потом спросил:

– Сама догадалась? Никто не помогал?

– Сама.

Я рассказала и о своём неудачном походе в локхартскую библиотеку. Он как-то странно глянул на меня – то ли удивился, то ли ужаснулся. Словно я была новым, никогда не встречавшимся экземпляром.

– Пошли.

Ни слова не говоря, он повёл меня в дом. Господи, что я наделала! Оторвала дедушку от работы, да не один раз, а дважды. Куда он меня ведёт? Прямо к маме – выслушивать очередную нотацию о хороших манерах? Но он привёл меня в библиотеку, куда детям вообще запрещалось входить. Решил сам устроить разнос? Что он со мной сделает? Отругает за дурацкую теорию о кузнечиках? Надаёт по рукам? Я была в ужасе. Кто я такая – Кэлли Ви Тейт из Фентресса, – чтобы рассуждать о подобных материях? Никто и звать никак.

Несмотря на весь мой страх, я огляделась вокруг – может, я больше никогда сюда не попаду. В библиотеке темновато, хотя тёмно-зелёные бархатные портьеры на высоком двойном окне не задёрнуты. Справа от окна – большое потрескавшееся кожаное кресло и столик с лампой. На полу возле кресла – книги, а ещё больше книг навалено на высоких стеллажах из нашей же пекановой древесины (нельзя отрицать факт постоянного присутствия пекана в нашей жизни). Подальше – большой дубовый стол и на нём странные, заманчивые предметы: пустое страусиное яйцо на резной деревянной подставке; микроскоп в футляре из шагреневой кожи; бивень нарвала с выгравированной пышногрудой красоткой, не вполне прикрытой корсетом. Семейная Библия соседствует с большим словарём, увеличительным стеклом и красным плюшевым альбомом с фотопортретами моих предков. Ну и ну. Что я сейчас услышу? «Почитала бы Библию» или «Предков бы постыдилась»? Я ждала, пока он примет решение. Разглядывала стены, где в неглубоких ящичках располагались коллекции насаженных на булавки устрашающего вида насекомых и ярких разноцветных бабочек. Под каждой красавицей-бабочкой – научное наименование. Дедушкин каллиграфический почерк. Я забыла обо всём и шагнула, чтобы рассмотреть получше.

– Медведь! – сказал дедушка.

Эх, какой ещё медведь?