Олег Широкий - Полет на спине дракона

— Это кто ж тебе ентих сказок в уши надул? Купчишки безродные иноземные, нехристи?

— И то верно, что ратятся они с половцами много годов, не врут их послы, — не обращая внимания на вспышку отцова гнева, спокойно продолжил Олег. — Да и пусть бы себе учинили Котяну разор. Неоткуда было бы князю черниговскому головорезов зазывать на нашу голову. Что бы он делал, сокол сизокрылый, без ихних сабель?

— С Черниговом мир у нас, — не очень решительно напомнил Юрий.

— Не устоим мы, — печально вздохнул несносный племянник. — Народ здешний нас не больно-то любит. Что ему татары — собрал скарб да и ушёл в леса, ещё и рады будут.

— То есть как? — чуть не развалился надвое от гнева Юрий. — Что ты несёшь, репа недоспелая?! Смерды татарам обрадуются? Из-за нехристей поганых князя своего законного в беде бросят?

— Кто и обрадуется! — огрызнулся Олег. — Тиуны, сборщики монастырские — не мёд лесной. Чуть заимку распахал, энти с ложкою да с крестом тут как тут. Обрадуются, чего там. Степняк на огнища лесные не полезет. А наших тиунов повырежет с голодухи, землепашцу только польза. Слыхал, бают: как собак нерезаных — это про них. И уж если на правду пошло, так не такие они и нехристи. У них там есть те, кто Христу поклоняются. Только по не нашему обычаю.

Дрогнули разноцветные слюдяные оконца. Тут уж и сам князь, и братья от распирающего нутро смеха едва не раскололись. Видно, и вправду, молчок молчком, а переволновались все от невесёлых вестей. Хохотали смачно, как дружина после боя.

Только вот бой-то, бой-то был ещё впереди.

— Ой, держите... ой, умру до сроку назначенного, — тёр кулаком красные глаза князь, — татары — християа-не... Ой!

— По-твоему выходит, ежели те, кто крест в руках крутит, аки собака с костью им играется, так уж они и христиане, — покровительственно пожурил грамотный Роман, — владыку-то вполуха слушал, видать? У тебя небось и прелестники латынские христиане, и немцы заморские. Так выходит? Не стыдно, неуч ты стоеросовый...

— А что... — неуверенно буркнул Олег. Он уж и сам понял, что лишку хватил, о немцах-то. Да и говорил вовсе он несерьёзно, просто хотел батюшку позлить.

— Ох, держите ноженьки, — вытирал кулаком глаза Юрий. Он уже отсмеялся, полегчало. — Немцы у него — христи-яа-не...

Так или иначе, обстановка в горнице изменилась, стало как-то дружественнее, что ли. Вспомнив давно ушедшие времена, когда родня слушалась его просто так — как старшего, — князь отверз уста, уже успокоившись:

— Ныне, други мои, нету более Царска-града, латынами за грехи пленённого. А потому токмо одна осталась земля христианская — наша святая, наша Русская земля. А остальные земли ныне — суть адовы. И люди там — ровно живые мертвецы. Так-то! — торжественно произнёс князь прописную истину.

Впрочем, ежели бесово баловство ради важных дел отбросить, то и без его слов такое все знали. На непродолжительное время в горнице лежала — не шевелилась — согласная соборная тишина. И даже Олегу стало немного стыдно за своё ребячество.

На снеме взросло мужественное решение — сказать татарам прямо и честно: «Когда нас не будет, всё ваше будет».

Неуживчивый Олег хмыкнул, сказал напоследок:

— Невнятно это. Так можно понять, что, мол, дайте нам сбежать, и тогда всё ваше будет...

Но его уже никто не слушал.

Некоторые думают, что князья всегда гонят на войну мирную толпу — хорошо, ежели так. Но бывает на Руси и наоборот: народ гонит князей. И на войну, и просто... вон из города. Капризный тут народ и вспыльчивый. Например, как-то раз очередной «собиратель земли Русской, Всеволод Большое Гнездо осадил город Торжок. После скучной осады ему удалось уладить разногласия с соперниками-князьями, хотели уж было «сильные мира сего» разойтись по-хорошему, но пришедшие под эти злополучные стены простые ратники такое не одобрили. «Мы не целовать их пришли», — сказали сердобольные суздальцы. И пришлось бедному князиньке умилостивить своих смердов — устроить резню жителей Торжка.

Нравиться толпе — надо много хитрости, а вот чтобы жили в согласии и единении люди талантливые, цепкие, умные — надо много ума... Слишком много для просто человека. Счастлива та страна, где есть такое, но в поисках оной нужно сразу в райские края залетать — никак не ниже. А на земле царит согласие только в воинстве Сатаны.

И решил Боэмунд понравиться толпе, а уж толпа своих вожаков куда приведёт? Вот именно — туда, где царит согласие.

Так-то оно так, но что за напасть? Чем убедительнее выглядели его доводы, тем более тяжёлым, злобным недоверием наливались глаза здешних людей. Теперь он стал понимать, почему так часто убивают на Руси послов. Монголы того, далёкого Субэдэева посольства пытались спокойно растолковать выгоду. Но в том-то и дело, что выгоду тут считали грехом.

Если кто-то понимал, что его просят поступить «по выгоде своей», он реагировал так, будто его склоняли к воровству. Здешний обычай требовал просить людей поступать «по правде».

Всё усугублялось ещё и тем, что «по правде» — в местном понимании — это всегда против выгоды. Например, перебить посольство еретиков — дело богоугодное, но невыгодное.

Сначала он даже растерялся, но посидел, подумал и до него наконец дошло, откуда несуразица: тут всех с молоком матери приучали, что Диавол прельстителен и рассудителен. Он искушает «умными» речами.

Сам будучи родом из латынства, Боэмунд непроизвольно хотел вызвать симпатию. А это был худший из путей, тут скорее прислушались бы к убогому, обделённому... Видеть обделённого — это их настроение и доверие сильно увеличивало.

Любили тут каких угодно, только не разумных. Как будто разум — это сундук с золотом, все его хотят иметь, но соседу лучше не показывать. А на все эти причудливые узоры накладывалось и вовсе непонятное: при всём при том — тут было много людей ушлых и смышлёных. Гораздо больше, чем можно ожидать от страны, столь не уважающей разум.

Была тут и другая беда — книги. Чем больше здешний грамотей был заморочен книжной премудростью, тем меньше в нём оставалось ума. Дело в том, что Град Константина (по-здешнему Царьград), не так давно поверженный соплеменниками Боэмунда, принёс сюда, в «варварские земли», отнюдь не чеканные строчки Овидия и Софокла. Он перегрузил неокрепшие умы бездарной апологетикой базилевсов [101] Базилевс — император. , надменными баснями стародавних блюдолизов про «Александра и Кесаря». И это в лучшим случае. А в худшем — точнее, в обычном — местные вивлиофики заполнялись неудобоваримыми житиями, житиями, житиями и ещё раз житиями.

У кого и была к учению тяга, от такого шарахаться будет, как от Змея свет Горыныча. А кто умишком некрепок, тот и вовсе заблудится.