Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

В шатер вошел Дарнаба, поклонился:

- Сто лет жизни моему повелителю! Прекрасное утро, ветер утих, в небе белые облака, и в степи не волнуется ковыль. В такое утро да свершатся добрые дела твои.

- Хорошо, Дарнаба, - обсасывая баранью кость, ответил Мамай. - Распорядись, чтоб воздвигли судное место.

Дарнаба приказал снять с арбы колесо. Обшитое досками, оно походило на большой мельничный жернов. Колесо накрыли толстыми иранскими коврами; поверх установили трон. Слуги доложили Мамаю: все готово. Тогда из шатра вышел сам повелитель. На нем были красные сафьяновые сапоги с загнутыми кверху носами, желтый, отделанный синей парчой халат, под которым виднелась белая, со множеством складок рубаха. На кожаном поясе с золотой застежкой в виде фигурки буйвола висели сабля в красных ножнах и тонкий аланский кинжал. На голову вместо шлема была надета зеленая чалма, конец которой спускался на левое плечо. Зеленая чалма - символ мусульманской веры, но Мамай также верил и в своих богов… Верил теперь тайно: в Орде знать официально исповедовала ислам.

При появлении Мамая воины заколотили мечами по щитам и закричали, надувая щеки:

- Да здравствует повелитель!

Мамай прошел по иранским коврам к своему месту, сел, взяв в руки раззолоченную, усыпанную алмазами короткую палку с острым серебряным наконечником. Подвели первого преступника: тучного, как и сам Мамай, ордынца. Через разорванный халат выглядывали грязные полосатые шаровары. Все лицо было в синяках.

Глядя на него, Мамай вспомнил свой сон - огромного, мохнатого человека, который лил из ведра кровь, и поморщился.

- В чем твоя вина? - спросил он. Ордынец бухнулся на колени и жалобно завыл.

- Он пытался украсть у меня деньги, - сказал стоящий рядом тысячник, за спиной которого висел лук и колчан со стрелами. - Ночью он пробрался в мой обоз, но слуги успели схватить его за руку.

- За какую руку тебя схватили? - спросил Мамай.

Ошеломленный грозным видом повелителя и его неожиданным вопросом, вор молча поднял левую руку.

- Твое счастье, что это была левая рука… Правой ты сможешь держать саблю и искупишь вину в честном бою. Отрубить ему кисть.

Вора отвели в сторону, и оттуда вскоре раздался душераздирающий вопль.

Затем к ногам Мамая бросили девушку с множеством маленьких косичек. Подвели и юношу, обнаженного до пояса: при каждом его движении по спине и груди перекатывались мускулы.

- Поднимите их! - приказал Мамай. - Кто такие и в чем их вина? - обратился он к мурзе Карахану. У мурзы масляно заблестели глаза.

- Эта женщина одна из жен десятника Абдукерима, - Карахан кивнул в сторону немолодого уже, с одутловатым лицом и заплывшими глазками монгола. - А юноша - воин из его десятка. Он доверял ему, как себе. Но негодяй обманул доверие начальника и оскорбил его честь, прелюбодействуя с молодой распутницей.

Мамаю было неприятно смотреть на одутловатое лицо десятника, чем-то напоминавшее лицо хана Мухаммед-Буляка. В юном создании, нежном и хрупком, он вдруг увидел свою Гулям-ханум. Как жаль, что юноша и молодая женщина должны умереть, и он, повелитель и «царь правосудный», не может ничем помочь. Прелюбодеяние жестоко каралось еще со времен Чингисхана.

«А если наперекор всему решиться помочь?!» Что значит для него, великого, это ничтожное: на что-то решиться… Он почувствовал, что колеблется. Взор Мамая упал на мурзу Карахана, и он увидел в щелочках его глаз злорадные огоньки: вот один из тех приближенных великого хана Туляка, кому известна тайная связь Мамая с Гулям-ханум и кто вызывает сейчас в его сердце смятение. Но Буляк мертв. И значит - да здравствует «царь правосудный»!

Мамай снова взглянул на юношу и девушку: стоит ему сейчас, даже не говоря ни слова, тыльной стороной ладони сделать жест от себя, как стражники набросятся на них, скрутят им руки и предадут страшной казни. Провинившихся поочередно привязывали за ноги к стременам двух лошадей, всадники вначале скакали рядом, потом резко бросали коней в стороны и раздирали человека на две половины.

«Они будут жить!» - решил Мамай и обратился к молодой женщине:

- Когда ты шла от своего законного мужа к этому юноше, ты знала, какое наказание может ожидать тебя?

- Да, - тихо ответила женщина, опустив глаза. - Я люблю его.

Толпе понравился ответ жены десятника, и она радостно загудела.

- Абдукерим, - обратился Мамай к десятнику, - если ты хочешь, то можешь простить её.

Десятник выдохнул злобно:

- Никогда! Смерть! И ему смерть!

- Ну что ж, исполни свою волю. Вы будете драться на копьях, и я разрешаю тебе убить этого юношу… А когда убьешь его, сядешь на одну из лошадей, к которой будет привязана твоя неверная жена, и разорвешь её на части…

Толпа, все больше и больше принимая сторону молодых, снова радостно загудела; глядя на сильного, гибкого юношу и дряхлого десятника, заранее определила исход поединка.

Мамай улыбнулся и посмотрел на Карахана, уже не скрывая своего злорадства. Мурза отвернулся.

«Твое счастье, мурза Карахан, что мертв Буляк, - думал темник, - иначе бы ты уже вечером валялся у могильного кургана с синим опухшим лицом, отравленный ядом Дарнабы. Но теперь это не имеет значения… Выиграл я и вот тот юноша, который успел убить десятника и дрожит от неопределенности, ожидая своей дальнейшей участи, думая, что это лишь часть игры, в которой я отвел ему страшную роль… Будучи совратителем жены своего начальника, он теперь стал и его убийцей, за что достоин двойной казни. Но игра закончена».

Мамай захотел узнать имя юноши и девушки. Юноша упал на колени. Имя ему было Батыр… Её звали Фатима.

Двум ратникам, перебежавшим из дружины рязанского князя Олега Ивановича, во устрашение и назидание ордынским воинам, тут же отрубили головы.

- Собакам - собачья смерть! Если они предали однажды, то сделают это и во второй раз, - сказал, поднимаясь со своего места, Мамай и тяжело прошел к своему шатру.

Степь снова огласилась грохотом мечей о щиты и криками: «Да здравствует повелитель!»

… Из Сарая Дарнаба примчался в Кафу, почти загнав коня. Он вбежал в замок, когда часы на башне папы Климента пробили четыре раза.

Консул стоял у окна и смотрел, как по морю ходили зеленые вспененные волны. Осенний холодный ветер гонял желтые опавшие листья по рыночной площади, а над берегом с тревожным криком носились бакланы, вырывая друг у друга из клюва рыбу…

«Так вот и люди рвут друг у друга куски пожирнее…» - консул повернулся и шагнул навстречу Дарнабе, который опустился перед ним на одно колено.

- Я привез от Мамая грамоту, мой господин.

- Давай сюда! - консул выхватил свернутую в трубку грамоту. - Отдохни с дороги, потом я позову тебя для беседы.