Иоаким Кузнецов - На холмах горячих

Приехали в Шелкозаводское поздно вечером. «Зем-

ной рай» встретил Хастатова и Лермонтова песнями. Чуть ли не у каждого дома на скамеечках сидели казаки и казачки, молодые и старые, и голосисто пели про боевые походы, про казачью жизнь, полную труда и опасностей. Закончат одну, начинают другую. Всей улицей. Над «Земным раем», окруженном садами и виноградниками, лились то протяжные, бесконечные, то задорные, ритмичные мелодии.

Выйдя за ворота большого, вновь отстроенного Хас-татовым дома, Лермонтов сел на скамейку, долго слушал гребенские песни. Особенно понравилась ему одна:

Ох, не отстать-то тоске-кручинушке От сердечушка моего.

Как сегодняшнюю темную ноченьку Мне мало спалось.

Мне мало спалось, на белой заре Много во сне виделось.

Во сне виделось: ох, будто я, удал

добрый молодец,

Убитый на дикой степе лежу,

Ретивое мое сердечушко простреленное.

Записанная позже в дневник, она, быть может, послужила одним из источников при создании стихотворения «Сон».

Когда он прежде бывал в Шелкозаводском, то не обращал внимания на жителей. Теперь же его поразили местные казачки — рослые женщины, похожие на чеченок: тонкий профиль, золотисто-матовая кожа,

большие черные глаза, прямой, правильной формы нос. На стройной фигуре поверх длинного платья бешмет, голова повязана платком, низко закрывающим лоб.

Как-то в одной хате поэт увидел молодую казачку, которая качала в зыбке малого ребенка и пела. Его взволновало содержание песни: вся история гребенского казачества и мужественная, полная опасностей и страданий жизнь. Позднее в его сочинениях появилась «Казачья колыбельная песня», ставшая впоследствии народной...

На третий день Хастатов предложил:

— Слушай, Мишель, чего мы здесь будем киснуть? Поедем в Кизляр, поохотимся. Комендантом там мой приятель Катенин.

— Павел Катенин?— удивленно вскинул брови Лермонтов.— Не капитан ли Преображенского полка, ко-

торый написал для декабристов гимн, за что и был, кажется, сослан на Кавказ?

— Он самый.

Михаил Юрьевич вспомнил слова гимна, который студенты Московского университета иногда вполголоса пели:

Отечество наше страдает Под гнетом твоим, о злодей!

Коль нас деспотизм угнетает,

То свергнем мы трон и царей.

Хотя для Лермонтова и было заманчиво увидеть автора гимна, но срок подорожной, выданной Пятигорским комендантом для выезда к месту службы в Нижегородский полк, был на исходе — опоздание могло обернуться неприятностью, поэтому, видимо, надо отказаться.

— А мы сделаем так, что неприятности не будет,—

улыбнулся Хастатов.— Вернемся из Кизляра, я довезу тебя до Моздока, а там линейный доктор выдаст тебе свидетельство, где будет сказано: прапорщик Нижего

родского полка господин Лермонтов, следуя к месту службы в Кахетию, по дороге захворал, пролежал в полковом лазарете неделю.

Так и сделали. В Кизляре в гостях у Павла Ивановича Катенина поохотились в зарослях камышей на уток. А потом в Моздок. Там Лермонтов получил свидетельство о недельном пребывании в лазарете, распрощался с Хастатовым и по Военно-Грузинской дороге выехал в Кахетию.

В тот же год в начале зимы в Пятигорск к старикам Шан-Гиреям приехал Хастатов уже в штатском. Павел Петрович, чем-то напоминающий крымского татарина, удивленно уставился на родственника:

— Еким, пошто не в военной форме?

— А я все-таки, добился, выхлопотал отставку,— довольно ответил Аким Акимович.

— Значит, в «Земной рай» теперь?

— Да! Уж теперь я развернусь.

— Ну, а какие новости в Ставрополе?

— Нижайший поклон от свояка, Павла Ивановича Петрова, с превеликим удовольствием передаю,—га-лантно наклонил голову Хастатов.— Второй поклон от Мишеля.

— А он как оказался в Ставрополе?

— Случай, дорогой зятюшка! Из Грузии Мишеля по делам службы сразу же направили в Азербайджан с весьма важным поручением. Оттуда он берегом Каспия приехал на Терек, по Черкасскому тракту на Кубань, а затем в Ольгинское укрепление, где стоял его эскадрон. Но своих не застал на месте: эскадрон пошел сопровождать государя, ехавшего в Грузию инспектировать войска укрепления Линии вдоль берега Черного моря. Мишель на перекладных — в Ставрополь...

— Зачем?—перебил Хастатова Шан-Гирей.— Ехал бы вслед за своими.

— Да, я не сказал, что еще на первом пути в Оль-гинское Мишеля обокрали контрабандисты в Тамани; вещи, деньги, оружие — все стащили. Остался гол как сокол. Вот и пришлось в Ставрополе занять у Петрова денег да заказывать зимнее обмундирование, купил оружие. А пока портные шили, он снял номер у Найтаки и пишет, знаете ли, «Записки офицера с Кавказа». Там и описал, как его обокрали в Тамани, а потом еще два случая из моей жизни: про татарочку — ту, которая жила у меня,— и про то, как я в Червленой скрутил руки пьяному казаку, зарубившему шашкой офицера.

— Теперь ясно, благодарю, объяснил.

— Ясно, да не все, главные новости еще впереди,— загадочно сказал Аким Акимович.

— Вот как? Что же еще?

— Государь император повелел перевести Мишеля в Россию, в Новгород, в Гродненский гусарский полк.

— Ай, как хорошо!—радостно всплеснул руками Павел Петрович.— Все ж таки Елизавета Алексеевна вызволила внука с Кавказа. Вот молодец!

— Без помощи других людей вряд ли бы вызволила,— возразил Хастатов.

— Кто же помог?

— Есть у нас на Кавказе порядочные люди с большими чинами. Командир Нижегородского драгунского полка полковник Безобразов— вот кто помог нашему Мишелю.— И Хастатов рассказал о том, что ему по секрету передал генерал Петров. Оказывается, когда Николай I проводил смотр нижегородцев в Кахетии, то спросил Безобразова о Лермонтове, которого не было в строю. Безобразов ответил, что прапорщик Лермонтов исполняет весьма ответственное поручение: достав-

ляет важный приказ главнокомандующего бакинскому коменданту. На вопрос царя о службе прапорщика Безобразов ответил: «Сверх всяких похвал, с усердием и честью, ваше величество!» Вот после этого-то государь и смилостивился, повелел перевести Мишеля в Россию...

— Мишель, наверное, рад... Махнул поди в Тарханы. Елизавета Алексеевна, горемычная, все глаза выплака-ла,—-сказал Шан-Гирей.

— Пока нет,—махнул рукой Аким Акимович,—не в Тарханы и не в Новгород к новому месту службы поехал, а снова в Кахетию.

— Зачем?

— Надо, говорит, попрощаться с офицерами полка и лично отблагодарить Безобразова за выручку. И поехал не один, а с декабристом, князем Одоевским, которому заменили сибирскую ссылку службой рядовым в Нижегородском полку.

— Вот она, молодежь!—всплеснул руками Павел Петрович.— Елизавета Алексеевна ждет не дождется его, а он, видите ли, поехал прощаться в Кахетию, на другой край света...