Михаил Казовский - Евпраксия

«Довожу до сведения, император, что противница Ваша, бывшая жена Адельгейда, пребывает ныне у своей тетки в Агмонде (Штирия). Не хотите ли поквитаться? Ваше слово — и она будет уничтожена».

Разумеется, Евпраксия ничего об этом не знала. Подружившись с теткой, ездила с ней на моление в Тор-мов. Вскоре появилась у них новая забота: Паулина призналась, что ждет ребенка. Эта новость почему-то развеселила родственниц, и они стали опекать будущую маму, словно та была не простой служанкой, а каммерфрау: заставляли чаще гулять в саду и лесу, угощали фруктами и не разрешали поднимать тяжелые вещи.

А в конце сентября из Германии возвратился гонец от Генриха. Он привез два свитка — для Юдиты и Ев-праксии. Но коварная дама забрала себе оба и прочла сама. В первом говорилось:

«Добрая сестрица! Несмотря на то что послание от Вас не было подписано, я узнал Ваш почерк. И хочу заверить: если хоть один волос упадет с головы Адель-гейды по Вашей милости, я такое учиню с Вами, что геенна огненная Вам покажется сущим раем. Берегитесь! Несмотря на козни Папы, я еще при власти и найду силы, чтобы проучить Вас как следует. А за сим примите уверения в искренней любви и предельной нежности». Далее следовал росчерк императора.

Громко выругавшись, бывшая венгерская королева скомкала пергамент и швырнула на пол. Распечатала второй и увидела:

«Здравствуйте, Адель! Я по-прежнему называю Вас этим именем, чем даю понять, что в моем сердце нет обиды. Более того: я молюсь за Вас. Бедная моя девочка! Сколько мук претерпели Вы за последние годы, как Вам было тяжко обвинять.меня в ереси! Понимаю и не сержусь. Вы прошли путь на свою Голгофу и очистились, и приблизились к Абсолюту, и терзаниями искупили грех. Как мне одиноко без Вас! Возвращайтесь, прошу, и давайте соединимся вновь. Это не уловка и не хитрый расчет, чтобы заманить, а потом расправиться. Говорю, словно на духу: Вы — единственная женщина, о которой я мечтаю, как влюбленный юнец. Бросим все дела, устранимся от света, от постылой политики, скроемся в каком-нибудь замке и последние годы жизни проведем вдвоем, как простые люди. Потому что я теперь знаю: власть, богатство, полчища рабов ничего не значат по сравнению с истинной любовью. Вы — и больше никто мне не нужен. Приезжайте — не пожалеете. До конца дней бесконечно Ваш! »

— Он совсем свихнулся! — вырвалось у Юдиты. — Разве это правитель? Жалкий и отвратный слизняк! — И хотела было сжечь оба свитка, но потом подумала: «А пускай эта жужелица прочтет письмо и узнает о намерениях братца. Может, уберется отсюда?» Больше всего Юдита боялась, что свекровь пожалует часть наследства Опраксе, и хотела оставить все сокровища у себя одной.

Встретившись с невесткой, холодно сказала:

— Генрих передал мне для вас письмо.

Та мгновенно разволновалась:

— Генрих? Для меня? Как же он узнал?

Королева прикрыла веки:

— У него обширные связи...

— Ах, так это вы ему сообщили?

— Не имеет значения. Он с гонцом прислал два пергамента — мне и вам. Я случайно их перепутала и открыла ваш... Вы уж не взыщите, сударыня.

Евпраксия дрожащими пальцами раскатала послание. Пробежала глазами и испуганно посмотрела на собеседницу:

Я не верю ни единому слову. Здесь ловушка.

Нет, не думаю. Он же уверяет в чистоте своих помыслов. Можете отправиться к Генриху спокойно.

— Я не про него, я про вас.

— Про меня? — Ксюшина золовка вопросительно изогнула бровь. — Что-то не пойму. Вы о чем?

— О пергаменте. Дело ваших рук. Он не настоящий.

— Кто, пергамент?

— Вы его состряпали сами.

Немка рассмеялась:

— Что, и расписалась за императора?

— Разумеется. А печатку подделать не смогли и поэтому мне представили, будто бы взломали сургуч по ошибке.

Королева фыркнула:

— Вы такая же ненормальная, как мой бедный братец.

— Думайте, пожалуйста, что угодно.

Рассердившись, Юдита рявкнула:

— Да поймите вы своими птичьими мозгами — я не опущусь до подлога! Этого еще не хватало! Если я бы имела намерение вас убить, то могла бы устроить все намного проще. Пару зерен мышьяка в пищу — и прощай, Адель! Для чего затевать глупости с гонцами? Нет, моя золотая, свиток подлинный. Памятью моего отца клянусь — императора Генриха Третьего!

Евпраксия молчала. А потом задумчиво ей ответила:

— Мне необходимо подумать. Посоветоваться с тетей Анастасией. — Медленно пошла к выходу. Обернувшись, добавила: — Ив любом случае, раньше весны не смогу выбраться отсюда. Скоро из-за дождей будет не проехать, и к тому же Паулина на седьмом месяце.

— Паулина? Служанка? Вы готовы пренебречь зовом императора и остаться с горничной, нагулявшей пузо со своим любовником?

— Паулина мне больше чем служанка. Мы почти подруги. Я обязана ей стольким, что и перечислить нельзя. Я ее никогда не брошу. И тем более в таком положении. — Повернулась и теперь уже окончательно удалилась.

Королева пробормотала:

— Вот свинья! Лучше бы действительно отравить ее мышьяком.

Там же, шесть месяцев спустя,

Штирия, 1098 год, весна

Евпраксия, окончательно убедившись, что письмо от Генриха было настоящее, тем не менее не решилась возвратиться к супругу. Раны не зажили, страхи не улетучились. И потом, она не могла забыть, как он поступил с Бертой, первой своей женой... правда, нелюбимой... но ведь это не повод для убийства!.. Словом, никуда не поехала. И все время продолжала терзаться: может быть, напрасно? Может, поступила по-детски, потеряла шанс на семейное счастье?

Тетя Настя сказала так:

— Не переживай, дорогая. Если он действительно любит, то пришлет сюда за тобой людей, чтобы увезти в Гарцбург.

— Да, а если вдруг пришлет, чтобы умертвить?

— Не придумывай ерунды. Генрих — человек безрассудный, взбалмошный, но отнюдь не дурак. Избавляются от врагов или же от тех, кто стоит поперек дороги. Ну а ты больше не представляешь для него никакой опасности. Всё, что могла плохого, ты уже совершила на церковном соборе.

Паулина разрешилась от бремени в ночь с 4-го на 5-е декабря 1097 года, без особых мук, словно рожала не в первый раз, и произвела на свет крепкую, здоровую девочку, с волосами и двумя нижними зубами. Ксюша стала ей крестной матерью. Имя выбрали поистине звездное — Эстер.

А в конце января у Анастасии Ярославны начались постоянные головокружения, зачастую сопровождавшиеся потерей сознания. Опухоль давила на сонную артерию, кровь с трудом поступала в мозг, и возникло кислородное голодание. Женщина почти не вставала с постели. Состояние ее ухудшалось с каждым днем.

Как-то престарелая королева позвала к себе Ксюшу, а служанок удалила из спальни. И проговорила слабеющим голосом — даже не из боязни оказаться подслушанной, просто в силу немощи: