Михаил Казовский - Евпраксия

Королева Юдита встретила его настороженно. Медленно прочла верительную грамоту, отложила в сторону и спросила:

— Неужели брат действительно простил Адельгейду?

— Он считает, что Папа — самозванец, признает лишь Климента Третьего и к церковному собору в Пьяченце относится иронично. Стало быть, развод не действителен и они по-прежнему муж и жена.

— Адельгейда, по-моему, так не думает. Прочитав письмо Генриха, испугалась, что ее хотят заманить в ловушку, и к нему не поехала.

— Что ж, напрасно. Генрих искренне желает с ней соединиться. Я надеюсь в этом оказать им содействие. Вы, конечно, тоже?

Новая хозяйка Агмонда с напускной горячностью согласилась:

— Нет сомнений, сударь.

— А куда направились их императорское величество?

— Собирались домой, на Русь.

— Через Венгрию или через Польшу?

— Разумеется, через Венгрию — так короче. И к тому же нынешний король Венгрии Калман — сосунок, мерзавец! — снюхался с великим князем Киевским, создает с ним союз, чтобы окончательно избавиться от немецкого протектората. Мой покойный супруг — ясно, что с моей помощью! — проводил иную политику и дружил с Германией. А тупые венгерские бояре взяли и свергли его.

Кёльнский архиепископ слушал ее в пол-уха, думал о своем. И прервал почти что на полуслове:

— Значит, через Венгрию... Надо поторопиться, дабы не упустить. — Встал из-за стола и раскланялся.

— Да куда же вы, ваше высокопреосвященство? — удивилась Юдита. — Даже не отобедали!

— Я могу три дня ничего не есть и не пить.

— Ах, зачем без необходимости предаваться аскезе? Адельгейда далеко не уедет — у ее прислужницы маленький ребенок, и они катят не спеша. Ничего не случится, если вы останетесь до утра... — Королева отвела глаза в сторону, но румянец на ее упругих щеках разгорелся еще сильнее.

Герман улыбнулся:

— Может, вы и правы... Я на резвом скакуне догоню их повозку быстро. Отдохну уж, а завтра, с первыми лучами, брошусь догонять.

— Вот и замечательно. Я сейчас распоряжусь насчет ванны и обеденного стола. Чувствуйте себя в Аг-монде как дома.

— Ваша светлость необычайно добры ко мне...

Оба скоротали вечер и ночь ко взаимному удовольствию.

Там же, день спустя

Клад Анастасии Ярославны отыскали не сразу. Раздобыв лопату у церковного сторожа, охранявшего часовню Святого Варфоломея, Ксюша заставила Хельмута копать. Первая попытка оказалась бесплодной: кучер углубился по пояс, но заветного сундука не нашел. Сели на траву и поужинали продуктами, взятыми с собой из Агмонда, а служанка покормила ребенка грудью. Начали копать под другим дубом, и опять обнаружить ничего не смогли. Попросились на ночлег к сторожу, жившему в убогой лачужке, посулив ему серебряную монетку. Тот разжег в очаге огонь и устроился с кучером на полу, подложив попону, а служанке и госпоже постелил тюфяки на лавках. Спали плохо: сторож богатырски храпел, без конца кусались блохи и клопы, а малышка из-за этого хныкала. Поднялись разбитыми. И к тому же погода неприятно испортилась: небо заволокли тучи, дул прохладный ветер, капал мелкий дождь. Вместе с тем сторож поспособствовал в поисках сокровищ: разузнав, в чем дело, он определил:

— Вы не там, сударыня, ищете. Видимо, имелся в виду старый дуб, с корнем вырванный позапрошлым летом в налетевшую бурю. — И пошел показывать, где стояло дерево.

Хельмут принялся копать в обозначенном месте и довольно скоро ковырнул лезвием лопаты по окованной крышке. Сторож с кучером извлекли из ямы сундук, стали разбираться с замком, наконец открыли. Дождь окропил веселые россыпи золотых и серебряных монет. Все взволнованно ахнули. А охранник церкви почесал затылок:

— Если б знать заранее! Все богатство забрал бы себе!

Ксюша расплатилась с ним щедро — зачерпнув пригоршню денежек, без разбора. Тот благодарил и покорно кланялся. Отомкнул церковные двери и впустил путешественников внутрь. Евпраксия помолилась перед Распятием и поставила свечу в память о тете Насте. А когда приезжие, погрузившись в повозку, укатили в сторону озера Нейзидлер-Зё, пограничному между Штирией и Венгрией, сторож загасил фитиль, запер дверь и отправился в ближнюю деревню, к своему знакомцу, некоему Карлу Головорезу, не чуравшемуся разбоя. И сказал: если тот обещает поделиться с ним захваченным состоянием, сообщит, как его добыть. Карл пообещал.

Не успел сторож возвратиться к часовне, как увидел всадника. Это был архиепископ Герман, прискакавший из Агмонда и успевший по дороге прочесть молитву над могилами только что похороненных жертв кровавого поединка. Порученец монарха обратился к крестьянину:

— Здравствуй, сын мой. Отвечай мне как на духу, ибо я священнослужитель и мне можно исповедоваться во всем. Не видал ли ты экипажа, на котором едет молодая госпожа со служанкой и маленьким ребенком?

— Здравия желаю, святой отец, — поклонился сторож. — Нет, не видел ничего похожего за последнее время.

— Ни вчера, ни сегодня утром?

— Вот вам крест! А сказать по правде, вечером вчера загулял с дружками и продрал глаза только пополудни. Может, что и было, да я не помню.

— Разве ты не знаешь, что пить грешно?

— Знаю, как не знать, ваше высокопреподобие.

— Отчего же пьешь?

— Потому как слаб. Искушает меня нечистый.

— Надо сопротивляться. А не то он и вовсе утащит тебя к себе.

— Понимаю, как не понимать!

— Бойся, бойся адского пламени! — Герман перекрестил мужика. — Этот грех тебе отпускаю, но клянись, что не станешь далее внимать проискам лукавого.

— Чтоб мне провалиться! — И умильно поцеловал руку Герману. Проводив архиепископа взглядом, проворчал: — Ишь какой святоша! Мы таким не верим. Отчего не в сутане, а в мирском платье? И с мечом на боку? Тоже поживиться задумал старым золотишком? Ничего у тебя не выйдет, милый. Карл Головорез путников настигнет быстрее, потому как знает, куда скакать. А на денежки эти я поеду к сестрице в Вену и открою лавку. Надоело сидеть в глуши и питаться одним луком с огорода!

Озеро Нейзидлер-Зё было неспокойное, серое, с камышами по берегам и бесчисленными птицами, вспархивавшими из зарослей. Ветер гнал в лицо водяную пыль. Вскоре одежда путников здорово промокла, и пришлось завернуть в деревню, чтобы обогреться, высушить белье и поесть. Местный парень, Миклош, венгр, говоривший хорошо по-немецки, вызвался сопроводить их до крепости Дьёр, где нередко бывает сам король. «Там-то знают, как его найти, — утверждал он с уверенностью, словно состоял при дворе. — Калман приезжает сюда охотиться. А и то: уток пострелять — завсегда забавно. Да и прочей живности тут всегда хватает, здешние края не обижены Богом».

Выехали в три часа дня, чтобы к вечеру оказаться в крепости. Путь лежал вдоль реки, вытекавшей из озера строго на восток. Но один из мостов оказался сломан, вынужденно сделали крюк, чтобы переправиться в другом месте. Да еще повозка застряла в луже, всем пришлось сойти и опять промокнуть, Миклошу и Хельмуту — до нитки, так как оба вызволяли экипаж из грязи. Но веселый венгр приобадривал загрустивших женщин: