Лиса Си - Снежный Цветок и заветный веер

После обеда ее свекровь отправлялась спать. Хотя традиция требует, чтобы две половинки во время взаимных посещений спали в одной постели — подразумевалось, что муж будет спать в каком-нибудь другом месте, — мясник заявил, что не собирается искать другой ночлег. Его извинения? «Нет ничего более злого, чем сердце женщины». Это была старая поговорка, и, возможно, справедливая, но было неприлично говорить подобные вещи Госпоже Лу. Тем не менее это был его дом, и мы были обязаны делать то, что он говорил.

Снежный Цветок отвела меня в женскую комнату наверху и там соорудила мне постель из чистых, но поношенных одеял из своего приданого. На комод она поставила таз с теплой водой, чтобы я могла умыться. О, как мне хотелось взять платок, окунуть его в воду и стереть все следы забот и тревог с лица моей лаотун. Пока я раздумывала об этом, Снежный Цветок принесла мне одежду, почти такую же, какая была на ней, — почти , потому что я помнила, как она скомбинировала ее с драгоценными кусочками материи из приданого своей матери. Снежный Цветок нагнулась ко мне, поцеловала меня в щеку и прошептала на ухо: «Завтра у нас будет целый день. Я покажу тебе мою вышивку и то, что я написала на нашем веере. Мы будем разговаривать и вспоминать». Потом она оставила меня одну.

Я задула фонарик и натянула на себя одеяло. Луна была почти полной, и ее голубой свет, проникавший сквозь зарешеченное окно, перенес меня в далекое прошлое. Я зарылась лицом в складки одеяла, которые хранили запах Снежного Цветка, такой же свежий и тонкий, как и в годы закалывания волос. В ушах у меня зазвучали памятные мне низкие стоны наслаждения. Даже находясь в одиночестве в темной комнате, я вспыхнула при этом давно забытом воспоминании. Но звуки не прекращались. Я села на постели. Стоны не отзывались у меня в голове, они шли из комнаты Снежного Цветка. Моя лаотун и ее муж занимались постельными делами. Моя лаотун могла стать вегетарианкой, но она не была Женой Ван из истории, рассказанной нам свахой. Я закрыла уши руками и попробовала уснуть, но это было нелегко. Моя удачная судьба сделала меня и нетерпеливой, и нетерпимой. Это оскверненное и оскверняющее место, и люди, живущие здесь, раздражающе действовали на мои чувства, на мою плоть и на мою душу.

На следующее угро мясник уехал на целый день, а его мать убралась в свою комнату. Я помогла Снежному Цветку вымыть и вытереть посуду, принести дров, набрать воды, нарезать овощей для дневной трапезы, принести мясо из сарая, где хранились куски свинины, и уделила внимание ее дочери. Когда мы со всем этим справились, Снежный Цветок поставила греть воду, чтобы мы могли помыться. Она принесла чайник наверх, в женскую комнату, и закрыла дверь. Для нас никогда не было никаких запретов. Зачем они были нужны теперь? Воздух в доме был на удивление теплым, даже сейчас, в десятом лунном месяце, но все равно, моя кожа покрылась мурашками, когда Снежный Цветок провела по ней мокрым кусочком ткани.

Но как я могу произнести эти слова, чтобы они не звучали как слова мужа? Когда я посмотрела на нее то увидела, что ее бледная кожа — всегда такая красивая — начала грубеть и темнеть. Ее руки — всегда такие гладкие — стали шершавыми. Вокруг глаз и над верхней губой появились морщинки. Ее волосы были стянуты в тугой пучок на затылке. Я увидела седые волоски. Ей было столько же, сколько и мне — тридцать два года. Женщины в нашем уезде часто не доживают и до сорока лет, но я только что проводила свою свекровь в загробный мир, а она выглядела еще очень красивой для женщины, достигшей пятидесяти одного года.

Этим вечером на обед снова была свинина.

Я еще не вполне осознала это, но внешний мир — буйный мир мужчин — уже вторгался в жизнь Снежного Цветка и в мою жизнь тоже. На вторую ночь нас разбудил страшный шум. Мы все выскочили в главную комнату и в страхе сгрудились там, даже мясник. Комната была наполнена дымом.

Дом — а может быть и вся деревня — горел. На нас сыпались пепел и пыль. В ушах стоял звон лязгающего металла и топот лошадиных копыт. В темноте ночи мы никак не могли понять, что происходит. Захватило ли бедствие только одну деревню или все обстояло гораздо хуже?

Мы не поняли всего несчастья, свалившегося на нас, пока люди из деревень, расположенных за нашей, не начали убегать, оставив свои дома под защитой холмов. На утро из окна Снежного Цветка мы увидели их — мужчин, женщин и детей — на повозках, запряженных быками, или на ручных тележках, идущих пешком или едущих на пони. Мясник выбежал за околицу и крикнул в этот поток беженцев:

«Что происходит? Война?»

Ему ответили чьи-то голоса:

«Император послал приказ в город Юнмин, чтобы наш правитель выступил против тайпинов!»

«Уже прибыли императорские войска, чтобы разогнать мятежников!»

Мясник сложил ладони рупором и крикнул: «Что же нам делать?»

«Бегите!»

«Здесь скоро будет бой!»

Я окаменела, ошеломленная, охваченная паникой. Почему мой муж не приехал за мной? Снова я ругала себя за то, что выбрала именно это время — после всех этих долгих лет — для посещения Снежного Цветка. Но таков характер судьбы. Вы делаете хороший и разумный выбор, а у богов относительно вас совсем иные планы.

Я помогла Снежному Цветку собрать вещи для нее и для детей. Мы пошли на кухню и набрали большой мешок риса, взяли чай и воду для питья и лечения ран. Потом мы свернули четыре ее свадебных одеяла в тугие узлы и сложили их у двери. Когда все было готово, я переоделась в свой шелковый костюм, вышла на помост перед домом и стала ждать своего мужа, но он не пришел. Я смотрела на дорогу, ведущую в Тункоу. По ней тоже двигался поток беженцев, только они шли не в направлении холмов, а через поля, к Юнмину. Два потока людей: один, текущий в холмы, другой — в город, — смутили меня. Разве Снежный Цветок не говорила всегда, что холмы — это руки, обнимающие нас? Если это так, то почему люди из Тункоу идут в противоположном направлении?

Ближе к вечеру я увидела паланкин, отделившийся от группы людей из Тункоу и направляющийся к Цзиньтяню. Я знала, что он идет за мной, но мясник отказался ждать.

«Пора уходить!» — заорал он.

Я хотела остаться и подождать, чтобы моя семья забрала меня отсюда. Мясник ответил отказом.

«Тогда я пойду навстречу паланкину», — сказала я. Так часто, сидя у своего зарешеченного окна, я представляла себе, как иду по этой дороге. Разве я не могу сейчас пойти навстречу своей семье?

Мясник рубанул рукой воздух, чтобы помешать мне произнести хотя бы еще слово. «Сюда идет много мужчин. Ты знаешь, что они сделают с одинокой женщиной? Ты знаешь, что сделает со мной твоя семья, если с тобой что-то случится?»