Лиса Си - Снежный Цветок и заветный веер

«Я никогда не думала, — я пыталась найти более тактичное выражение, но сдалась, — что ты ниже меня».

Она улыбнулась. Мое сердце билось под ее рукой. «Ты говоришь правду».

Прежде чем я смогла сказать что-то еще, раздался голос моего мужа: «Лилия! Лилия! Лилия!»

Услышав его голос, я побежала — да, побежала — вниз и на улицу. Когда я увидела его, я упала на колени и прижалась лицом к его ногам, мне было стыдно того, как я выгляжу и как от меня пахнет. Он поднял меня и заключил в свои объятия.

«Лилия, Лилия, Лилия…» Мое имя звучало приглушенно, когда он целовал меня снова и снова, забыв о том, что люди смотрят на нас.

«Далан…» Никогда прежде я не называла его по имени.

Он взял меня за плечи и отодвинул немного, чтобы увидеть мое лицо. Слезы блестели в его глазах. Затем он опять крепко прижал меня к себе.

«Мне нужно было вывезти всех из Тункоу, — объяснил он. — Потом я должен был присмотреть за детьми в дороге…»

Эти его поступки, значение которых я поняла позже, превратили моего мужа из сына хорошего и щедрого надзирателя в уважаемого надзирателя, который был в праве действовать так, как считает нужным.

Он дрожал всем телом, когда добавил: «Я искал тебя много раз».

Так часто мы в своих женских песнях говорили: «У меня нет чувств к моему мужу» или «У моего мужа нет чувств ко мне». Это популярные строчки из песен, которые повторяются хором, но в тот день я испытала глубокие чувства к своему мужу, а он — ко мне.

Мои последние минуты в Цзиньтяне прошли как в тумане. Мой муж дал мяснику хорошие деньги в качестве вознаграждения. Мы со Снежным Цветком обнялись. Она предложила мне взять наш веер домой, но я хотела, чтобы он остался, потому что у нее было горе, а меня ждала радость. Я попрощалась с сыном Снежного Цветка и пообещала прислать ему тетради, чтобы он мог учиться мужскому письму. Наконец, я наклонилась к дочери Снежного Цветка. «Мы очень скоро увидимся», — сказала я. Потом я села на повозку, и мой муж стегнул пони вожжами. Я оглянулась и помахала рукой Снежному Цветку, а потом повернулась в сторону Тункоу — к моему дому, моей семье, моей жизни.

По всему уезду люди занимались восстановлением прежней жизни. Те из нас, кто выжил, перенесли слишком много испытаний — сначала во время эпидемии, а потом во время мятежа. Мы были истощены — физически и морально, — но благодарили судьбу за то, что остались живы. Мы постепенно набирали вес. Мужчины уходили на работу в поля, сыновья возвращались в главные комнаты для обучения, а женщины и девушки — в свои верхние комнаты, чтобы вышивать и ткать. Все постепенно выздоравливали, воодушевленные своей удачей.

В прошлом мне иногда хотелось знать, что происходит во внешнем мире мужчин. Теперь я поклялась, что никогда больше не буду пытаться вступить в него. Мне было предназначено провести жизнь в верхней комнате. Я была рада увидеть своих невесток и надеялась провести с ними много долгих дней, занимаясь шитьем и вышиванием, проводя время за чаепитием и пением, рассказывая истории. Но самые сильные чувства я испытала, когда увидела своих детей. В их глазах — как и в моих — три месяца были вечностью. Они выросли и изменились. Пока я отсутствовала, моему старшему сыну исполнилось двенадцать лег. Во время общего хаоса он находился в безопасном месте под защитой императорских войск. Там он усердно учился. Он усвоил высший урок: все чиновники — не важно, где они живут и на каком диалекте говорят, — читают одни и те же тексты и сдают одни и те же экзамены, для того чтобы верность, честность и единство поддерживались во всем государстве. Даже вдали от столицы, в уездах, таких, как наш, местные чиновники, все обученные на один манер, помогали людям понять взаимоотношения между ними и императором. Если мой сын встанет на этот путь, однажды он, конечно же, начнет готовиться к экзаменам.

В этом году мы со Снежным Цветком виделись чаще, чем в предыдущие годы. Наши мужья не мешали нам, хотя мятеж еще бушевал в других частях страны. После всего случившегося мой муж считал, что в доме мясника я в полной безопасности, а мясник поощрял визиты своей жены в мой дом, так как знал, что она вернется обратно с подарками — едой, книгами и деньгами. В домах друг у друга мы со Снежным Цветком спали в одной постели, а наши мужья переходили на это время в другие комнаты. Мясник не осмеливался возражать, следуя примеру моего мужа. Да и как они могли прекратить все это — наши визиты, наши ночи, проведенные вместе. Наши признания, сделанные шепотом? Мы не боялись ни солнца, ни дождя, ни снега. Повинуйся, повинуйся, повинуйся, а потом делай, что хочешь.

Снежный Цветок и я продолжали встречаться в Пувэе во время праздников, как и всегда. Для нее было полезно повидаться с Тетей и Дядей, которые своей добротой и сердечностью заслужили любовь и уважение всей семьи. Тетю любили как бабушку всех ее «внуков». Дядя занимал теперь более высокое положение, чем до смерти моего отца. Старший Брат нуждался в советах Дяди в поле и при составлении счетов, а Дядя имел честь давать ему советы. Тетя и Дядя под конец жизни обрели счастье, которого не ожидали.

В этот раз, когда мы со Снежным Цветком посетили Храм Гупо, благодарности, которые мы возносили, были глубокими и шли от самого сердца. Мы совершили жертвоприношения, делая коутоу в благодарность за то, что мы выжили. Затем, взявшись за руки, мы пошли к продавцу таро. Сидя у него, мы говорили о будущем наших дочерей и обсуждали способы бинтования, при помощи которых можно было непременно добиться совершенных «золотых лилий». Вернувшись домой, мы занялись приготовлением бинтов, покупкой смягчающих трав, вышиванием крошечных туфелек алтаря богини Гуаньинь, изготовлением клейких рисовых шариков для пожертвований Девушке с Крошечными Ногами и кормили своих дочерей клецками из красных бобов, чтобы размягчить их косточки. Каждая из нас переговорила с Мадам Ван о союзе между нашими дочерьми. Когда мы со Снежным Цветком встретились снова, мы стали сравнивать наши беседы, потешаясь над тем, что напудренное лицо и лукавые речи Мадам Ван нисколько не изменились.

Даже сейчас, вспоминая эти месяцы весны и начала лета, я вижу, как безоглядно счастлива я была. У меня была моя семья, и у меня была моя лаотун. Как я уже говорила, я выздоравливала. А Снежный Цветок — нет. Она не набрала вес, который потеряла, пока мы были в горах. Она только поклевывала еду — несколько зернышек риса, пару кусочков овощей, — предпочитая пить чай. Ее кожа снова стала белой, но щеки так и не округлились. Когда она приехала в Тункоу, я предложила ей навестить ее старых подруг, но она вежливо отказалась, сказав: «Они не захотят видеть меня» или «Они не помнят меня». Я приставала к ней до тех пор, пока она не согласилась пойти вместе со мной на церемонию Сидения и Пения к девушке Лу здесь, в Тункоу, которая приходилась Снежному Цветку четвероюродной сестрой и жила в доме рядом с моим.