Валерий Воронин - Заколдованная Русь. Древняя страна магов

Говорю это лишь для того, чтобы стало понятным, какую степень осторожности надо было применять. Особенно после того, когда я перешёл на нелегальное положение. Но прежде…

Весь оставшийся ценнейший груз был доставлен в Биюк-Узенбаш в срок. И в обстановке строжайшей секретности его опустили в сухой колодец, по которому перенесли к жертвеннику (золотому стрежню). Я не был участником этой операции, но знаю, что она прошла успешно. По памяти я перечислю те ценнейшие предметы, которые с этой минуты стали неизвлекаемой частью золотого алтаря. В первую очередь, это диадема Клеопатры, которая прежде хранилась Кенигсберге. В Германию она попала, минуя целый ряд посредников, из Египта. По уверению наших исследователей из числа тех, кто обладает магическими способностями, прежде эта вещь принадлежала сияющим. Она была восстановлена из более древнего атрибута древнеегипетских богов и, возможно, принадлежала самой Исиде. Я говорил, что древнеегипетские боги, которые назывались «сияющие», имели прямое отношение к Сварге и Порталу в Крыму. Так что такая диадема была более чем ценной жертвенной вещью.

Не менее дорогим предметом (во всех отношениях) было колье, которое доставили из Вены. В это золотое украшение мастер-ювелир вложил огромный рубин «Восток», который ранее уже использовался в подобном ритуале (только не в качестве жертвенного).

Доставили в Биюк-Узенбаш старинные воинские латы, которые когда-то принадлежали древнерусскому царю, возможно – представителю древнерусской божественной династии. Эти латы были так внушительны и вызывали трепет у каждого, кто их видел либо прикасался, что данную ценность несли отдельно, не смешивая с другими жертвенными вещами.

В большом количестве были доставлены княжеские (царские) головные уборы, символизирующие корону. Они были главным атрибутом царской и божественной власти. Были здесь и головные кольца, и шапки с богатым украшением, и обручи, напоминающие корону. Насколько я знаю, собирались они по всей Европе и даже Советской России, где эти святыни больше не представляли ценности. Как далеки были большевики от понимания того, что хранилось у них под боком! И как было жаль нам расставаться с этими атрибутами царской власти, по крохам собираемым столько лет! Но что делать, жертва тем и ценна, что она очень дорога.

Среди прочего в достаточном количестве имелись ручные и ножные браслеты. Часть из них прежде принадлежала великокняжеским родам. Были среди них и принадлежащие лично царской фамилии, в том числе и семье последнего русского императора Николая II. Говорят, здесь были и браслеты, которые использовались в магических целях, и к ним лучше всего не прикасаться, даже в перчатках.

В огромном числе были представлены скифские украшения. Они попали к нам через всевозможные музеи, а также в результате раскопок скифских курганов, которые проводились под кураторством научного отдела «Аненербе». Здесь присутствовали кольца, браслеты, обручи-короны, короны, диадемы, пряжки и прочее, прочее… Можно сказать, скифское золото представляло собой львиную долю того, что нами закладывалось в качестве жертвы на золотой алтарь. Так что духу-хранителю этого магического места на жертву жаловаться не приходилось.

Отдельно располагались золотые атрибуты скифских колдунов. Очевидно, они надевались на человека во время совершения обрядов. К этим скифским святыням, как и к воинским латам древнерусского бога-царя, мы старались не прикасаться. К подобного рода вещам следует отнести и пояса. Самые разнообразные: и золотые (золотая нить и золотые вставки по ткани) – их мы называли царскими, и пояса-обереги (с какими-то непонятными знаками по всему периметру, явно защитного свойства), принадлежавшие шаманам-колдунам (такие лежали отдельно), и даже какой-то пояс (точнее, его фрагменты) с богатыми украшениями и остатком монограммы (от него на расстоянии веяло какой-то непонятной для нас силой). Мы этот пояс назвали «пояс Локи». Просто по древнегерманскому преданию этот ас выменял (или украл) у Фреи (жены Одина) золотое украшение, которое называлось поясом (поясом Брисингов). Мы предполагаем, что возможно это его остатки.

К тому же само упоминание имени Локи в ритуале, который он когда-то проводил первым, для всех нас было более чем важно. Это не только символически закрепляло наше правопреемство на его проведение, но и вселяло крепкую надежду на благополучный исход.

После завершения акта золотого жертвоприношения в Биюк-Узенбаше началась карательная экспедиция. Проводилась она под видом борьбы с партизанами. Хотя в тот момент, когда войска Вермахта уже собирались уходить из Крыма, подобная операция казалась нерациональной. Но задача на самом деле была иная. Сгорело чуть ли не треть села. В это же время прогремел взрыв, который наглухо перекрыл вход к колодцу, через который можно было попасть к золотому алтарю. Но на него никто из жителей села в тот момент не обратил внимания, было не до этого. Такой реакции мы и ожидали.

И лишь после этого, когда первая часть ритуала была завершена, на свет появился я – в образе старика Ахмета. Вначале по вязкой дороге я добирался до селения Коупы. Затем вместе с осевшими здесь беженцами из разных сёл Крыма перебрался в Стилю. Лишь после этого добрался до Биюк-Узенбаша. Беженцы теперь меня хорошо знали, так что я никакого подозрения ни у них, ни у жителей Биюк-Узенбаша не вызвал. Обычный, ничем не примечательный старик. Таким я должен быть до Вальпургиевой ночи 1944 года.

Я затаился и выжидал своего звёздного часа, как это делает зверь, находясь в засаде и терпеливо поджидая долгожданную добычу. Вокруг меня происходили всевозможные события, которые мало тревожили меня. С хозяевами дома, приютившими меня на время, у меня был уговор. Как только Красная армия освободит Крым, я отправляюсь «домой» – в Карасу-Базар. Но это случится потом, после первого мая… На большее я и не рассчитывал.

Вот и долгожданный вечер 30 апреля. Надо сказать, что я приучил хозяев дома к своим ночным прогулкам по двору. Будто бы у меня бессонница, и я так коротаю время. Поэтому никто не обратил внимания на то, что и сегодня, когда стемнело, я вдруг выбрался из дома и пошёл к реке.

Когда совсем стемнело, я вернулся к дому и через калитку вышел на улицу. Теперь мой путь пролегал к искомой точке. Идти было недалеко, так что я не торопился. По привычке тяжело опираясь на палицу и усиленно прихрамывая, я дошёл до ближайшего поворота. Справа внизу шумела Гремяч-река. В этом году, как заверяли меня местные жители, воды было особенно много, так что шум реки был слышен издали.