Валерий Воронин - Замок воина. Древняя вотчина русских богов

Кое-где были рисунки. Очень простые, я бы сказал, примитивные. Чувствовалось, тот, кто их делал, весьма неумелый художник. Они выполнены на скорую руку, быстро-быстро… Может быть, тот, кто их делал, боялся быть уличенным в этом. Не исключено, что «сверху» поступило распоряжение, запрещающее фиксировать на бумаге обнаруженное в земле? Таким именно образом соблюдалась конспирация, исключающая отток ценной информации. А почему и нет?

Я помногу раз возвращался к прочитанным текстам и подолгу изучал каждый рисунок. Старался припомнить всё, что видел в подземельях юсуповского замка. Увеличил, насколько позволяла бумага, фотографии технических чертежей, сделанные год назад. Вспоминал беседы с дедом Василием…

Но пока совершенно не понимал, приближаюсь я к спасительному берегу или по-прежнему болтаюсь в штормящем море бесконечно далеко от него?

В Крым в следующий раз я приехал на зимние каникулы. Как всегда, остановился у своей престарелой родственницы в Севастополе. Но здесь я надолго не задержался. Все мои помыслы были связаны со Счастливым. Туда я отправился уже на следующий день, благо из Севастополя в это село существовал прямой автобусный маршрут.

Дел Василий, когда меня увидел, воскликнул: «О! Ильюша приехал».

– Не Ильюша, – поправил я старика, – Кириллом меня зовут.

Старик ничего не ответил, очевидно, пытаясь совместить в голове Ильюшу и Кирюшу как одно целое. А затем сказал:

– Вишь, сколько снега навалило!

Я согласился. Снег в горах всегда вызывал в моей душе восторженное состояние. А в таком экзотически красивом месте…

Мы вошли в дом, точнее – на веранду, где было достаточно прохладно. Окна покрылись морозной резьбой, создавая иллюзию ледяного дома. Я поставил на такой же ледяной стол свой студенческий дипломат, который, впрочем, здесь смотрелся явно чужеродно, и переступил порог, ведущий в жарко натопленную комнату.

– Располагайся, – предложил дед Василий.

Пока я усаживался, он стал рассказывать о своём житье-бытье, жалуясь на снег, больные ноги и бессонницу. Мне стоило большого труда перевести нашу беседу в нужное для меня русло.

Но разговор явно не клеился. Дед Василий перескакивал с одной темы на другую, часто путался в воспоминаниях, либо повторял то, что я уже слышал в свой предыдущий приезд (точнее, приход) к нему.

Наконец я сказал:

– Я долго думал о Сулиме.

Дед Василий насторожился.

Тогда я продолжил:

– Мне кажется, человеком она была необычным и обладала колдовскими чарами, как и её мать.

– Обладала, – согласился мой собеседник, – она могла любого мужчину к себе приколдовать. Я знаю…

– Нет-нет, я о другом говорю. У неё имелись сверхспособности, как и у Шариде.

Дед Василий внимательно посмотрел на меня, пожевал беззубым ртом, как будто там был хлебный мякиш, а затем сказал:

– Пойдем!

Не говоря больше ни слова, он оделся теплее, запустил ноги в высокие чёрные валенки, обутые в такие же чёрные галоши, и первым вышел на улицу. Конечно, я последовал за ним, хотя ничего не понимал. Куда мы идём? Может быть, он меня выпроваживает, как мальца, который бесцеремонно вторгается в его святая святых?

Снег приятно скрипел под ногами, но идти по узкой тропинке было непросто. То, что летом называлось улицей Ленина, сейчас, зимой, превратилось в невесть что. Кучи снега, узкая и скользкая колея, которую пробили большегрузные автомобили, а рядом узкая тропинка… Деду Василию идти по ней было особенно сложно. Он цеплялся деревянным костылём за углы придорожных камней и тяжело ступал своими громадными валенками в утоптанную снежную массу.

Наконец мы подошли к небольшому проулку, устремлённому куда-то вверх. Здесь снег был девственно чист. Лишь еле видимая тропинка, оставленная людскими ногами, да робкие следы собачьих лап, пересекавшие её в разных местах, слегка портили снежную идиллию.

Мы пошли по этой тропинке, как вдруг из боковой калитки вышла женщина средних лет.

– Здравствуй, дед Василий, – сказала она.

– Здравствуй, Шура, – прошамкал в ответ старик. – Ты куда собралась?

– Да в магазин собралась. А ты не к нам ли?

– Нет, я сюда…

Он указал своим костылём на засыпанную снегом калитку. Очевидно, здесь жили соседи женщины Шуры…

– Дома-то они?

Шура утвердительно кивнула головой и молча указала на грязно-серый дымок, что медленно поднимался из трубы. Как видно, хозяева только что затопили печь.

– Открывай калитку! – почти приказал мне дед Василий.

Я растолкал в разные стороны снег и отодрал прилипшее дерево калитки от металлического столбика. Было видно, что ей уже несколько дней не пользовались. Миновав несколько метров целины, мы оказались в центре небольшого узкого дворика. Слева от меня был вырыт ров, по которому журчал ручеёк. Впрочем, журчал ли? Справа возвышался крутой откос. Чувствовалось, что для двора место не самое удобное, но тем не менее люди здесь жили…

Сам же дом чем-то был похож на тот, в котором проживал дед Василий. Тоже двухэтажный, и лестница на второй этаж – с улицы, только здесь каменная, точнее, отлита из бетона. В целом это был типичный татарский дом, каких в сёлах я видел достаточно.

– Это дом Сулимы! – вдруг сказал дед Василий.

От услышанного я буквально остолбенел. Как здесь, в Счастливом, может быть дом Сулимы? Возможно, я ослышался или дед Василий решил меня разыграть…

Старик не дал мне опомниться и стал быстро (для его-то возраста) рассказывать историю этого дома. Оказывается, после рождения Сулимой ребёнка Юсупов-старший затеялся построить этот дом. Сулиме с её младенцем по целому ряду причин находиться в Коккозах было нельзя. Вскоре началась война, и строительство замедлилось. Лишь в 1918 году Сулима вместе с Ибрагимом перебрались сюда окончательно.

– Ибрагим – это её сын? – догадался я.

– Сын… – подтвердил старик.

– А откуда же вам известна эта история? – вдруг вырвалось у меня. Вы же сами мне рассказывали, что уехали из Крыма, а после – вас призвали в армию…

– Так от дяди Ивана же! – как само собой разумеющееся сказал старик. – Это же я уехал. А он остался. Всю войну с Германией был в Коккозах. Его на фронт не взяли – по годам не подходил. Вот он и жил у князя. Сторожем был, садовником – если надо. Ну и, конечно, если где камень класть… Незаменимый человек.

Почитай, всю революцию и гражданскую здесь околачивался. Видел, как Врангель уходил из Крыма. А затем пришла советская власть. Иван им не приглянулся, не взяли в свою партию. А может, сам не захотел. Когда юсуповский дом стали грабить, не выдержал он и покинул Коккозы. Говорил мне – сердце ныло от жалости. Зачем растаскивать добро? Ну, прогнали князя – сами теперь живите. Так нет же! Почитай, всё, что внутри было, вынесли. Хорошо, что сам дом устоял, по камушкам не разнесли…