Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове

Внутрь избушки упала жердевая матка, обдав Кирю горячими искрами. Вот сейчас… Загорится рубаха, волосы, обуглится тело, и Кири Баева, партизанского связного и разведчика, не станет. Паренёк сжался в комочек и прильнул к земляному полу — так легче дышать.

Сколько прошло времени, он не мог бы сказать, но ему показалось, очень много. Почему так долго тянется это страшное ожидание? Уж скорее бы… Но что это, вроде бы стало легче дышать и горького привкуса дыма не чувствуется. Киря открыл глаза. В избушке светло, ветер через разрушенную крышу, словно через вентиляционную трубу, вытягивает остатки дыма, лишь тлеет ещё конец свалившейся матки.

Киря выглянул в окошко и, кажется, вовремя. Белогвардейцы, думая, видно, что паренёк погиб, подходили к избушке — шли открыто, в рост. Баев выстрелил — ближний солдат покачнулся и упал, судорожно загребая землю руками, словно собираясь захватить её с собой. Остальные разбежались. Киря с ожесточением стрелял им вслед. И вдруг… Он обшарил карманы и нашёл всего один патрон — маленький, блестящий, который почему-то стал тяжёлым. Последний патрон! И граната… Больше нечем будет отбиваться от врагов, а до ночи ещё далеко… Что же теперь делать? Сдаться?.. Но Кире вспомнился отец. Он был недавно схвачен карателями, его долго пытали, добиваясь, чтобы сказал, где скрываются партизаны, а затем застрелили. Вспомнился и дядя Степан, которого он помогал Егору Корнееву и Илье Чеукину выкрасть из Каменской больницы. Так же, как отца и дядю Степана, беляки будут мучить, пытать и его. Нет, это страшно, страшнее, чем умереть. Да и как можно сдаться в плен, — эта мысль ему показалась нелепой и постыдной. Ведь партизаны в плен не сдаются, — об этом как-то и товарищ Громов говорил в отряде: «Пулю себе в лоб пусти, но врагу не покорись. Лучше умереть орлом, чем жить зайцем». Да, да, эти слова навсегда врезались в память Кири. А что подумал бы о нём Петя Нечаев, если бы он так сделал…

Белогвардейцы снова пошли на приступ, видно, решив во что бы то ни стало взять партизана. Киря выбрал удобный момент и метнул гранату. Беляки попадали на землю, но граната не разорвалась.

«Вот и всё!.. Отца — убили, теперь и я… Ну, ничего, партизаны, братка Авдей — за отца и за меня отплатят белякам», — подумал Киря, и на глаза навернулись слёзы. Он плотно сжал губы, чтобы не разреветься. Затем резким рывком отхватил от рубахи лоскут и вывел на нём, обмакнув палец в кровь, сочившуюся из раны: «Умираю, но гадам не сдаюсь!» Пристроил лоскут к стене и вышел из избушки. Белогвардейцы лежали в тридцати-сорока метрах и не стреляли.

— Эй, гады, разрешите несколько слов сказать?

— Говори!.. — донеслось из белогвардейской цепи.

Киря набрал воздуха в лёгкие — и голос его по-мальчишески громко прозвенел:

— Все вы негодяи и сволочи, раз идёте против трудящихся. А партизан вам не победить. И я вас не боюсь…

— Хватит ораторствовать. Сдавайся! — прокричали белогвардейцы.

Киря высоко вскинул голову и запел:

Ещё эхо не потушило последние слова похоронного марша, как Киря медленно поднял наган и послал в себя пулю, последнюю пулю.

Выступать пришлось раньше, чем было задумано Громовым. Не закончилась ещё необходимая подготовка, но обстоятельства потребовали немедленного выступления.

Окрепший партизанский отряд Ефима Мамонтова 7 июля совершил налёт на село Вознесенское, перебил колчаковскую милицию и конфисковал товары и деньги у купцов, съехавшихся на летнюю ярмарку. Против партизан Мамонтова были брошены отряды белогвардейцев из ближних сёл. Положение складывалось тяжёлое. И тогда Ефим Мефодьевич послал к Громову гонца.

— Беляки, гром их расшиби, наш отряд со всех сторон обложили, — сообщил гонец. — Ефим Мефодьевич просил помощи. Велел напомнить об обещании выручать при нужде друг друга.

— Обещание помню. Поможем, — заметил Громов. — Так ему и передай.

Игнат Владимирович долго думал, как поддержать отряд Мамонтова. Если двинуться на Вознесенское — далеко, да и партизан не так уж много, чтобы открыто вступать в бой с карателями. А не лучше ли напасть на ближнее село, завязать бой с милицией, и это, пожалуй, вынудит белых оттянуть часть сил от Мамонтова и бросить против него, Громова. Обязательно бросят! Покончить с обоими партизанскими отрядами сразу — заманчиво!.. И Игнат Владимирович решил напасть, на Баево.

Баево — богатое село, старая кулундинская волость, в нём поэтому и сосредоточены большие силы милиции и карателей. Жалоб на их бесчинства от крестьян было немало. Вот и надо сразу двух зайцев убить отплатить за издевательства над жителями и помочь Мамонтову.

Громов взял с собой тридцать партизан и выехал в Баево. Только-только начинался рассвет, как отряд влетел в ещё дремавшее село и окружил штаб белогвардейцев. Помещался он недалеко от земского управления в двухэтажном доме с парадным выходом на площадь. Партизаны заняли позиции против окон, а Громов с Сухановым подошли к двери. Игнат Владимирович постучал, но никто не откликнулся, и тогда он гулко забил каблуком сапога в потрескавшиеся доски. Проскрипели торопливые шаги по лестнице — кто-то сбежал со второго этажа.

— Кого надо? — донеслось из-за двери.

— Штаб здесь? — спросил Громов.

— Тут.

Игнат Владимирович придвинулся к окну рядом с парадным крыльцом и выстрелил в белогвардейца. Белогвардеец испуганно отскочил в сторону, прижался к стене, а затем бросился бежать вверх по лестнице. Через минуту из окон второго этажа открылась беспорядочная пальба.

— Кидай гранаты! — вполголоса приказал Громов Суханову.

Два взрыва потрясли помещение штаба. Со звоном вылетели стёкла из окон, осыпав осколками партизан. Среди колчаковцев начался переполох — одни прыгали в окна, и их брали на мушку, другие, давя друг друга, скатывались со второго этажа и скрывались в подвале. Партизанский пост, оставленный у земской управы, в это время расправлялся с белыми, спешившими на помощь осаждённым.

Вскоре установилась тишина. Громов снова забарабанил кулаком в дверь.

— Открывай!..

После долгой паузы послышалось:

— Кто там?

— А ты кто?

— Я начальник отряда его превосходительства адмирала Колчака.

— А я командир крестьянского партизанского отряда..

Громов перегнулся через перила к окну и увидел скуластого, с перекошенным от страха и злобы лицом, офицера. Выстрелили почти одновременно. Пуля, пущенная карателем, лишь оцарапала руку Громова, офицер же безжизненно рухнул на пол.

К Громову подскочило несколько партизан.

— Лезь в окно, открывай дверь! — предложил Игнат Владимирович молодому чубатому парню из села Ярки.