Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

Петр Басманов, стоя на страже возле двери, слышал скрип кровати да стоны, доносившиеся время от времени из горницы. Ему не было стыдно за то, что царь овладел царевной, которая теперь вряд ли когда-либо выйдет замуж. Знал боярин также, что никогда государь не возьмет ее в жены, как бы ему этого не хотелось, ибо боялся за свою жизнь. Прохаживаясь туда-сюда, Басманов думал теперь лишь о том, когда закончатся любовные утехи и он будет свободен.

В это время Ксения лежала на широкой груди Григория, который с блаженной улыбкой поглядывал в потолок, время от времени накручивая ее прядь волос на пальцы. На секунду он вспомнил Анну, которая осталась в поместье Адама Вишневецкого и которая, скорее всего, уже родила сына, его сына. Сравнивая двух женщин, молодой человек сделал выбор в пользу последней: Ксения была скованной, в ней не было той страсти, того жара, которые давала ему Анна. Вскоре царевна наскучила ему, да и красота ее, о которой все только и твердили, была явно преувеличина. Широкие брови, маленький пушок над верхней губой, темные, почти черные немного раскосые глаза делали ее молодое лицо грубоватым. Иное дело панна Марина: нежная, белокожая, с алыми губами, всегда веселая и раскованная. Нет, не будет он жениться на Ксении, оставит, конечно, во дворце как члена бывшей царской семьи, но никаких привилегий он ей не даст.

Встав с кровати, царь быстро оделся и проговорил холодным тоном:

– Мне нужно идти, царевна. Дела ждут. Будет время, зайду еще, – на пороге он еще раз обернулся и сказал, – ты красивая и и потому понравилась мне.

Это была еще одна ложь, но она, по крайней мере, не была губительной.

Басманов, стоящий на страже, отступил на два шага, когда дверь наконец отворилась и из горницы вышел, широко улыбаясь, Григорий. Его молодое лицо снова стало прежним как и раньше: чуть румяным, с дерзким огоньком в темно-голубых глазах. Боярин заметил, что рубаха государя немного смята, о чем незамедлительно сказал, на что молодой человек безразлично махнул рукой и проговорил:

– А, мне все равно. Призови лучше слуг, дабы они накрыли на стол. Я есть хочу.

После ужина Григорий пошел отдыхать, ибо в скором времени должна состояться еще одна важная встреча, которая решит его дальнейшую судьбу.

Приезда инокини Марфы ждал весь русский народ. К нему готовились еще с тех пор, как царь Димитрий приехал в Москву. За бывшей царицей отправился Скопин-Шуйский, получивший от государя новый придворный титул мечника, который был в обиходе в Речи Посполитой у короля Сигизмунда. Инокиня Марфа, когда за ней приехали посыльные от царя, не сразу решилась на встречу со Скопином. Она попросила обождать ее два дня, в течении которых, отказавшись от еды и воды, придавалась молитве, прося Бога подсказать ей правильное решение. Однако мечник был нетерпелив, позволив себе намекнуть инокине, что у него есть с собой секретное послание от царя на тот случай, если она не согласится ехать с ним в Москву.

«Яд», – мелькнула в голове у Марфы. В этот момент она почувствовала себя словно зверек, загнанный в угол: и страшно, и вырваться нельзя. Наконец, собравшись с духом, она попросила мечника подождать еще полдня, после чего ему будет дан ответ.

– Да вы уж постарайтесь побыстрее, – раздраженно проговорил Скопин-Шуйский, теребя рукоятку меча, словно желая воткнуть оружие в живот хитрой женщины.

– Я скоро дам ответ, только потерпите, – спокойно ответила инокиня и вернулась в свою келью.

Блуждающим взором она осмотрела темную комнату, тускло освещенную дневным светом, разглядела свое черное монашеское одеяние, бледные руки с короткими ногтями, и ей вдруг вспомнилось то время, когда она, седьмая жена Ивана Грозного, блестала в парчовых и шелковых нарядах, носила украшения с драгоценными камнями, румянила щеки и красила губы, умащала тело маслами, при ее приближении толпа падала на земь в поклоны, ее любили и уважали. Потом картина сменилась ненавистными образами Годуновых, превративших ее жизнь в ад: сначала смерть сына, потом ссылка в монастырь. Не забыла инокиня случай, когда вызванная на допрос к Борису, она видела озлобленное лицо его женушки Марии, пытавшейся выжечь ей глаза свечой. Никогда не простит она угнетателей, тиранов, чьи души обречены теперь на вечные адские муки. И именно ненавист к Годуновым и желание отомстить оставшейся в живых Ксении побудило инокиню дать положительный ответ.

Когда она вышла из кельи, ее глаза светились дьявольским огнем. Гордо вскинув голову как раньше, она решительным тоном проговорила:

– Я еду в Москву на встречу с сыном.

Скопин-Шуйский склонился перед ней в низком поклоне не как перед инокиней Марфой, а как перед царицей Марией Нагой, и проводил ее в карету, запряженной шестеркой коней.

Встреча матери и сына должна была состояться неподалеку от Москвы в селе Тайнинском, где уже был приготовлен большой царский шатер, в котором царь и царица останутся одни для переговоров. Одетый в златотканный парчовый кафтан, расшитый драгоценными камнями, сверкая украшениями изумительной работы, молодой царь в окружении преданных ему людей: Басманова, Михаила Молчанова, Василия Мосальского, Ивана Голицына и Гаврила Пушкина, ехал на встречу с матерью. Отдельной колонной шли поляки, музыканты, по другую сторону чинно вышагивали патриарх Игнатий вместе с остальными священнослужителями. Личные телохранители царя составляли иностранцы: французы, англичане, немцы и шотландцы, чьими капитанами были Жак Маржерет, Матвей Кнутсон и Альберт Вандтман. Не забыл молодой государь взять с собой заведующего канцелярией поляка Яна Бучинского, который сопровождал царя еще с самого первого похода на Русь.

Толпа зевак уже с утра встала на обочине дороги, дабы собственными глазами увидеть долгожданную встречу инокини Марфы с сыном Димитрием.

Григорий, сидя на рослом коне, взволнованно теребил удила, каждая минута казалась ему часом, от волнения от весь вспотел, пот струился по его лицу. Попросив платок у Петра Басманова, молодой человек вытер мокрый лоб и, тяжело вздохнув, спросил:

– Когда же появится карета?

– Скоро, мой государь, еще немного, – ответил всегда любезный Басманов.

Тут вдруг тишину прервали звуки множества труб, глашатай на взмыленном коне подъехал в центр и громко объявил о приезде царицы Марии. Радостные возгласы окатили всю округу. Музыка загремела еще громче, заглушив монотонные распевания молитв. Григорий, бледный, широкими глазами всматривался вдаль, где на горизонте появилась запряженная лошадьми царская карета. Стеганув коня, он во весь опор помчался один, без охраны, к кортежу, дабы самому лично встретить мать. Иконя, восседая у открытого окна кареты, внимательно смотрела на незнакомого ей молодого человека в царском одеянии. На какой-то момент ей вдруг и самой показалось, что это и есть ее родной сын Димитрий, которого она не видела уже много лет.