Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

Тем временем возле дубовых ворот собралась толпа. Она подошла от «Неглинного низа» и встала возле усадьбы, шумя и заглядывая за тын.

Якун подождал, когда господин закончит топтать старуху, и доложил о толпе голодных. Боярин вышел во двор.

С крыльца он увидел рваные шапки, грязные тряпки, тощие бородатые лица, насторожённые, острые, воровские отчаянные глаза, большие красные руки. Потом разглядел Настасьину шубку и дикий колпак Клыча…

- А-а, - догадался он сразу. - Боярыню привели. Добро.

Якун слегка приоткрыл ворота. Грязные руки Жома втолкнули в узкую щель ворот бледную, но спокойную Анастасию. Она поглядела на мужа горящими, ненавидящими глазами и молча пошла к крыльцу.

Будто не видя вставшую перед ним жену, боярин строго велел Якуну:

- Дать людям хлеба. Волхву - мешок… тот самый. Ты помнишь?

Якун согласно махнул рукой. Ватажный глава Баган, Конашка Дементьев и двое из бродников вынесли хлебы. Ломая их на куски, они бросали хлебы в толпу.

Голодные, нищие люди хватали куски ещё на лету, совали их в рот, вырывали из рук друг у друга. Тем временем Клыч подвязывал под свою хламиду мешок, наполненный всякой снедью.

Боярин громко сказал шумящей за тыном толпе:

- Тот хлеб страданью вашему жертва. А остальное вы сами возьмите там! - и указал на юг, на княжий посёлок.

Клыч принял это, как знак. Он крикнул:

- Веду голодных туда! - и вместе с Жомом двинулся от ворот.

За ним пошли остальные. Только тогда боярин взглянул на жену.

- Бежать захотела? - спросил он злобно. - Меня опозорить задумала? Говори!

Анастасия молчала.

- А где Пересвета? Небось таилась с тобой? Анастасия кратко сказала:

- Нет.

- И где моя дочь, не знаешь?

- Не знаю.

- Добро…

Боярин быстро взглянул за тын. Крики толпы раздавались всё глуше: толпа уходила сквозь лес в посёлок.

Боярин велел Якуну, кивнув на жену:

- В ладью! - и шагнул в широкие сени.

Якун осторожно склонился перед Анастасией. Не зная, как выполнить повеленье Кучки, он тихо, почтительно предложил:

- Иди, моя госпожа, собираться в Суздаль. В сей час поведу тебя на ладью…

Анастасия вздрогнула, но смолчала. Якун повторил:

- Идём! - Потом вдруг чутко наставил ухо, слушая, будто пёс, злые крики. Глуше добавил: - Надо отсель спешить. Ибо беда уже началась на княжеском взгорье…

Беда тем временем шла и делалась всё грозней. Вначале она ломала только кусты, разминала грязную землю, била дубинами по стволам дубов и берёз, будто пробуя силы перед большим, настоящим боем.

А в княжьем посёлке об этой беде ещё не слышал никто: каждый был занят делом. Один Ростислав томился без всяких дел. Угрюмый и злой, он сидел у избы, прощаясь с землёй отцовой: не дожидаясь приезда князя, он решил убежать на Киев. И не один, а с боярышней Пересветой…

Ещё в тот час, когда в посёлок приплыл Андрей, Ростислав поспешил поехать в усадьбу. Там он в десятый раз завёл разговор о Киеве и о боярышне Пересвете, но Кучка, взволнованный тем, что приехал Андрей, решительно оборвал зачин Ростислава:

- Не в Киев, а в Суздаль путь Пересветы!

- Но ты обещал свою дочь отпустить со мною? - упрямо потребовал Ростислав.

Боярин сердито махнул рукой:

- Тебе бы только брехать!

- А я не брешу!

Ростислав настойчиво повторил:

- Мне надо бежать отселе на Киев. Возьму у тебя ладью, в ладью - Пересвету, от гнева отца уплыву водой.

Боярин нахмурил брови.

- Эко, болтаешь спьяну! Чай, дочь у меня не какая-нибудь непотребная баба-курвяжища, чтобы ехать с тобой в ладье. Хочешь уплыть - плыви, а дочь и словом не трогай.

Острые скулы княжича густо порозовели.

- Пусти Пересвету, - сказал он боярину глухо. - Я с ней отселе тронусь на Киев. А если будет тебе тут от князя Юрия худо, то сам за нами следом плыви: Изяслав тебя примет. Чай, брат он мне двоюродный!

- Нет, я поплыву на Суздаль.

- И дочь?

- И она со мной.

Оскорблённый ответом, княжич буйно вскричал:

- Ты вор! Ты слово своё не держишь! - и кинулся на боярина с кулаками.

Боярин был грузен, могуч и трезв. Он отбросил княжича к двери. Она распахнулась. В сенях показались двое: огромный чернобородый Баган и бывший приятель Сыча - Таракан. Преданно следя за глазами боярина, они, как видно, соображали: взять или пока подождать ещё брать в кнуты и без того побитого гостя?

«Нам всё одно, будь ты княжич иль самый князь! - как бы мрачно подсказывал гостю Баган, переступая в сенях с ноги на ногу и покашливая тяжёлым, простуженным басом. - Мы, как боярин: можем не взять в кнуты. А можем и взять, да люто посечь, да вдоволь намять бока…»

Грозя посадить на кол, развеять усадьбу в прах, пожечь и Кучку, и слуг его, и детей, пьяный княжич ушёл, побоявшись силы Багана.

Однако измену Кучки не позабыл. Он велел своим отрокам приготовить ладью и еду, стоять наготове, а сам прикидывал каждый час:

«Нельзя ли боярскую вотчину взять на щит да тайком увезти Пересвету?»

Он до этого не раз вместе с отроками ходил к усадьбе - искал Пересвету. И дважды она почти попадалась им в руки, на чистой полянке возле своих ворот. Княжич сам же от нетерпенья спугнул её оба раза, мешая отрокам выскочить первыми из кустов…

Теперь, в то время как на посёлок сквозь рощи шла, продираясь с дубьём, беда, Ростислав решился в последний раз поискать удачу перед отъездом.

Андрея весь день в посёлке не было: деятельный княжич спешно уплыл со своими гриднями в княжье село Дедок, что было на Истре, на рубеже от вятичей к кривичам. Оттуда позавчера приполз избитый, едва живой княжий смерд Галамей с тревожной, тяжёлой вестью: в Дедок из леса вошли голодные «тёмные» с волхвом Клычом во главе. Они разорили село, порезали многих людей, потом сложили костёр, обрызгали сучья кровью барана и от огня костра подожгли село от края до края. Клыч-волхв при этом кричал:

- Пройдём княжью землю с конца в конец! От этой земли все беды! Наш глад, наш мор - от князя и от крещёных! Пока у князя жиреют - мы гибнем в лесах отцовских! На церковь, на князя ведёт нас ярость Ярилы!

Сказав об этом, израненный Галамей упал, уткнулся серым лицом в песок, у ног княжича, всхлипнул и досказал тоскливо:

- Бабу мою с детьми… Ох, боже ты мой бессмертный! Андрей дал знак, взял меч и со своими гриднями кинулся вниз, к ладье.

Но спешить туда было поздно: Клыч с Жомом, ведя большую толпу голодных и нищих, в том числе и бежан, осевших на зиму в разных местах по Москве-реке, ещё вчера ушли из сожжённого ими Дедка. За это время они успели пожечь ещё сельцо да старую твердь на тверском пути и двинулись всей толпой на московский посёлок.

Ни Андрей, ни Ростислав об этом не знали. Хмуро проследив за тем, как лодка Андрея утром ушла водой на Истру, старший из княжичей решил, что пора ему собираться в Киев. Велев своим отрокам приготовить ладью, он присел у избы и выпил полный ритон хмельной медовухи.