Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт

Пара недель ушла на сборы, и вот скромный царский поезд без лишней охраны, без свиты бояр выехал из Москвы. Одну карету для царя и царицы сопровождали всего пять сотен детей боярских из царева полка и пара дюжин путных слуг из выборных дворян и сенных девушек. Полутысячу ратников возглавлял князь Овчина-Телепнев.

Никто не осудил скромность: не до роскоши, коль направились на богомолье. А вот то, что царь, вместо того чтобы ехать верхом, сел в карету с женой, дало повод для скрытого зубоскальства. Только юродивый Дмитрий, почитаемый в Москве за прорицателя, вопил во весь голос в день выезда царского поезда, еще несколько дней после этого, приплясывая и кривляясь на Красной площади:

- Не будет Божьей благодати! Не будет!

Когда прошло уже более полугода, как возвратились с богомолья царь с царицей, зашепталась Москва:

- В корень зрил провидец Дмитрий. В корень. Нет благодати Господней.

До Елены эти слухи дошли сразу же, и она решилась на опасный разговор с мужем. Завела его в опочивальню, приласкалась:

- Пусти меня, ненаглядный мой, на богомолье пешком. Как простолюдинку, какие ходят с котомками и посохами. Ради наследника твоего. Не оставлять же трон после себя сирым.

Сдобрила свою просьбу нежным долгим поцелуем.

- Искреннее желание твое, возможно, Господь Бог отблагодарит.

- Буду со слезами молить его в монастырских храмах денно и нощно.

- Но не с котомкой же в самом деле теба идти. Без охраны и шатра для ночлега не отпущу. Что, если ночь вдали от монастыря застанет?

- Пусть по-твоему будет. Только обоз и охрана чтоб поодаль двигались, - согласилась Елена и после некоторой паузы решилась сказать самое главное слово, самое рискованное, - поручи охрану князю Овчине-Телепневу. Он верно исполнит свой долг. До твоего сватовства он намеревался на мне жениться. Князь и теперь относится ко мне с обожанием. Надежней его для моей охраны не сыскать.

Шило в сердце. Отшвырнуть жену от себя и расправиться с ней, как с падшей женщиной, но разве в силах Василий Иванович это сделать, осыпаемый ее поцелуями, одурманенный ее жарким дыханием?

- Куда поедешь? - только и нашел силы спросить ее.

- Во Владимир. Оттуда - в Боголюбово.

Свой скрытый смысл был в этих словах: после убийства мужа Андрея Боголюбского великая княгиня именно там окунулась в ночь страстей со своим любимым. Но Василий Иванович проглотил явный намек, либо не знал об этом, что маловероятно, либо смирился с возможной изменой. На что только не пойдешь ради рождения сына, наследника. Совсем забыл царь в тот момент, что наследник трона растет в семье младшего брата.

- Когда собралась идти? - спросил Василий Иванович отрешенно.

- Я - хоть завтра, - ответила Елена как ни в чем не бывало.

- Нет. Через неделю, - сказал супруг.

Шила в мешке не утаишь. Слух о том, что царица намерена идти на богомолье пешком, как простолюдинка, с удивительной быстротой разнесся по Кремлю, а следом и по Москве. Мало кто радовался такому подвижничеству, большинство шептало в кулаки со злорадством:

- В Рим бы ей! К Папе Римскому. Там, может быть, и услышал Бог ее молитвы. От православного Вога пусть не ждет благодати!

Только все это - пустозвонство, ведь никто не знал истинных целей Елены, хотя иные и догадывались. Княгиня Ефросиния, узнав, кто возглавит охрану царицы, устроила мужу головомойку.

- Ты слепей слепого котенка! Тот хоть знает, как материнский сосок отыскать, а ты и того не можешь!

- О чем ты, лада моя?

- О тебе. Обо мне. О нашем сыне Владимире - наследнике престола!

- Так что стряслось? Где угроза нам?

- Вот-вот! Слепота куриная. Ничего не видишь вокруг себя. Неужто не известно тебе о желании царицы идти на богомолье?

- Известно. Но что из этого? Чем Господь пособит ей, если супруг бесплоден? Ты же сама мне об этом сказывала.

- Верно. Брат твой Василий Иванович бесплоден, но к ней, вроде бы для охраны, приставлен князь Овчина-Телепнев.

- Ишь, куда хватила?! Неужели ты впрямь почитаешь царицу Елену за блудницу?

- За блудницу - нет. За хитрую женщину - да.

Спор супругов, за последнее время ставший привычным, не утихал довольно долго. И, как всегда, последнее слово осталось за княгиней Ефросинией.

- Вразуми брата своего, у которого скоро вырастут рога. Открой ему глаза пошире: к погибели своей он идет! А чтоб не заботился о сомнительном наследнике, напомни, что княжич Владимир из вашего рода. Данилович чистых кровей. Что больше нужно для отчины?

- А если опалой обернется мое вмешательство в его семейное дело, тогда как?

- Самое большое, что тебе грозит, - ссылка в Старицу или в Верею. А мне с тобой в любом месте будет ладно. Но пойми: сегодня наша последняя возможность обеспечить наследие престола сыну Владимиру. Я требую от тебя: непременно напомни Василию Ивановичу о его прежнем заверении, его искреннем желании. Убеди: нельзя передавать трон нагулянному. Чужая кровь, она и есть чужая. Тем более с примесью латынянской.

- Нет-нет. У меня и язык не повернется обвинить Елену в прелюбодеянии. Как можно?!

- Не только можно, но и нужно! Не послушаешь меня, род ваш, в который я вошла с радостью, будет подточен под самый корень. Поверь мне. Спохватишься, когда станет поздно. Ничем тогда не сможешь помочь ни себе, ни мне с сыном.

Слова пророческие. Чем больше думал о них Андрей Старицкий, тем более видел в них хотя и не полную, но - справедливость. Несколько раз, оставаясь с братом наедине, собирался поговорить о возможной измене царицы Елены во время богомолья, но всякий раз у него не доставало для этого духа. А время неумолимо утекало, подготовка поезда для сопровождения царицы шла полным ходом. Царица выглядела очень грустной, всем видом показывала она, что не хочет так надолго расставаться с любимым и любящим супругом, но приносит себя в жертву ради великого.

Елена же в эти дни буквально оплела супруга ласками, не оставляла ни на миг, чтобы мог он с опаской подумать о пешем паломничестве жены и в последний момент не позволить ей уходить, отказаться от своего согласия.

Все! Минула ночь страсти, и на рассвете Елена вышла из Кремля через Фроловские ворота, одетая во все серое, неприметное. Василий Иванович проводил ее до самых ворот и, дождавшись, когда появится обоз и охрана, предупредил Овчину-Телепнева:

- Головой отвечаешь за царицу нашу. Заруби это себе на носу.

- Не изволь, государь, беспокоиться. Глаз с нее не спущу, хотя и не буду вроде бы рядом.

- Вот-вот, - ухватился Василий Иванович, как утопающий за соломинку, - именно - не рядом.

Князь Овчина-Телепнев едва сдержался, чтобы не хихикнуть. Он-то давно понял, что пешее паломничество Елены не что иное, как исполнение прежнего обещания обласкать его, любимого. Он даже удивлялся, как это царь-батюшка не раскусил хитрого хода своей юной жены.