Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

- Да тебе-то, боярин, грех жалиться, - ответил он. - У тебя самого сын подрастает. Красавец! Ничуть не хуже!

Владислав чуть не зарделся девкой от княжьей похвалы.

- Да уж, всем боярич хорош, - поспешил его отец, - пора к делу приставлять. Гляжу я на твоего-то сына и думаю: вот бы и моего сынка обогрело твоё солнышко, княже. Все мы дети твои, всё от щедрот твоих питаемся, никого ты лаской не обделяешь, не оставляешь обиженным. Всем при тебе хорошо и привольно. До самой смерти служить тебе рады, а придёт пора - княжичу послужим верой и правдой. А мы не доживём - так сыны наши служить будут, потому как без князя нам не можно!

- Никак не можно!… Куды без князя-то! - загалдели снова бояре. - Эй! За князя!

И снова лились меды и вина. Снова вздымались полные чаши, и чашники еле успевали поворачиваться, обнося бояр и князя.

Ярославу скучно было на пиру. Хвалил его отец на людях, любил, когда хвалят другие, а иной раз сердито хмурился. Хоть и шёл Ярославу двадцатый год, а не привык княжич сидеть на пирах. Чем больше вливал в себя медов, тем угрюмее делался. Вот и сейчас - слушая боярские речи, ждал, когда можно будет улизнуть с пира и продышаться. Кружилась голова от выпитого. Хотелось на воздух. И ведь никто не обращал на него внимания! Брат молочный, Владислав, ел и пил за двоих, отцовы бояре - так те и вовсе позабыли, что не у себя дома. И только хозяйский сын не сводил глаз. Вот опять встретился взглядом, подмигнул и указал на дверь. «Выйдем, что ли?» - читалось в жёлто-карих глазах.

А отчего б не выйти! Нешто его держат здесь? Ярослав привстал.

- Владислав, - толкнул молочного брата. - Пошли?

- А? - тот оторвался от пирога. - Ну, пошли!

Юноши росли вместе, в раннем детстве вовсе не делая различий, кто княжьего рода, а кто боярского. С одинаковыми царапинами и ссадинами прибегали со двора, вместе играли в бабки и лапту, бегали на речку купаться, иногда, умаявшись, засыпали под одной полстью. Один и тот же пестун опекал их, один и тот же дьячок обучал грамоте. Всего различий - один княжич, а другой - кормилич.

У порога их догнал Владислав Витанович. Был на полголовы ниже, но дерясался уверенно - Ярослав и его молочный брат здесь в гостях, а он - хозяин:

- Пошли, что ли?

Все трое затопали с крыльца.

Боярская усадьба ещё не спала. Уснёшь тут, когда в сенях пир горой! В поварне пекли и жарили, на конюшне холопы ждали, не придётся ли на ночь глядя выводить коней. Боярские отроки веселились на дворе. Места всем в тереме не нашлось, и они пировали кто на высоком крыльце, кто на подворье. Здесь тоже жарко горели костры, слышались разудалые песни, смех и гомон.

Возле угла шмыгнула тень. Попала в светлый круг костра, заметалась, как испуганная птица, дворовая девка. Сразу несколько жадных рук вцепились в локти и плечи, подтаскивая к огню.

- Ого-го, какая пташка залетела! - заговорили разом. - А ну-ка, сядь поближе! Да не боись! Поцелуй!… Эй, дайте-ка я!

Девка рванулась отчаянно, укусила кого-то. Дружинник завопил, ругнулся по-чёрному, но девка уже бросилась бежать, торопясь скрыться за угол.

- Держи! - Владислав Витанович первым метнулся впереймы. Ярослав и Владислав Кормилич подоспели, когда он уже поймал беглянку за косу:

- Куда спешишь?

- Ой! - только и ахнула она, оказавшись в окружении новых молодцев. В том, что держал её, узнала хозяйского сына и задрожала.

Подбежали дружинники, остановились, углядев бояричей и княжича.

- Упустили пташку, охотники, - бросил им Витанович. - Наша добыча! Себе других ловите, а эта с нами пойдёт!

- Ой! - вскрикнула девка. - Ой, пустите! Ой, лишенько мне! Ой, мамонька…

Её никто не слушал. Держа её за локти, бояричи втолкнули девку в подклеть и повалили на мешки. Ярослав не отставал. В темноте, толкаясь и спеша, вместе с приятелями шарил руками по извивающемуся на мешках девичьему телу, а потом первым, как княжич, распустил пояс и утвердился на ней. Закричала бы девка, кабы не рука, зажимающая ей рот…

С утра всегда болит голова и хочется рассолу. Князь Владимирко с трудом оторвался от изголовья:

- Плешка…

Верный холоп появился тотчас. Согнулся в поклоне, ожидая приказаний.

- Чего вылупился, дурень? - напустился на него Владимирко. - Пить!

- Счас-счас, батюшка, - Плешка исчез, но тут же появился с братиной, полной свежего мёда. - Испей! Медок на травках настоян. Всю хворь враз как рукой сымет.

- Опять? - капризно поморщился Владимирко.

- Пей, княже, не сумлевайся! - стоял на своём Плешка.

Внутренне содрогаясь, князь приник к братине. Пил маленькими глотками - не любил боярских застолий, но не потому, что наутро болит голова - просто боялся, что на пиру подсунут яд. Самому ему сестрица Ирина как-то прислала из Византии перстенёк с секретом - на всякий случай. Случай тот представился вскорости, но с тех пор не каждого допускал на свои пиры Владимирко.

Мысль о пирах напомнила о вчерашней гульбе, и князь тихо застонал. Неужто и сейчас придётся опять сидеть за столом, пить, есть и улыбаться! Он устал, хотелось отдохнуть в тишине.

Медок, однако, немного помог. Возвернув братину Плешке, Владимирко бросил:

- Одеваться!

- Счас-счас, - засуетился холоп.

- И дворского кликни. Пущай собирается в дорогу.

- Куды это?

- На кудыкину гору, холоп! - рявкнул князь. - Домой едем! Сей же час!

Как вожжа попала под хвост Владимирке - вмиг на ноги терем поднял, всех переполошил. Напрасно боярин Витан хлопотал, уговаривал князюшку погостить ещё, обещая новую охоту, напрасно поварчивали и сокрушённо качали головами и бояре - собравшись и наскоро отобедав, князь вместе с двором, казной и сыном отбыл в Галич.

Путь от Тисмяницы до Галича невелик, да обоз с добром и казной тащится медленно. Вот так и случилось, что обогнала его худая весть, встретила на полдороге, когда уже показались впереди стены стольного города, окружённые посадом. С последнего поворота послал князь вперёд себя дружинника - упредить, чтоб готовили терем, топили бани, накрывали на стол. Малое время прошло, а дружинник уже назад поворотил.

- Ну? Как службу справил? - князь Владимирко приготовился сердиться на гонца за то, что торчит на дороге.

- Не казни, а прежде вели миловать! - вой поклонился в седле, сдёргивая шапку. - А токмо закрыл перед тобой Галич ворота!

- Что? - вытаращил глаза князь. Уже потянулся за плетью, чтоб выпороть нерадивого слугу, но тот замотал головой:

- Пока ты на охоте тешился, ударили галичане в вечевое било, да и порешили всем миром, что ты им не надобен, а промыслили они себе иного князя. А тебе велели уходить, хоть в Перемышль, хоть в Звенигород.

- Да как ты смеешь такое говорить? Мне!… Я им не надобен! Холопы! Быдло! - разошёлся князь. - Вот я их ужо! Поговори у меня!

Он замахнулся плетью на дружинника, тот вскинул руку - удар пришёлся по локтю.