Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

- Истинный крест, княже! - выкрикнул, подавшись назад. - Пошли кого из бояр под стену, коль мне не веришь!

- Степан Кудеярыч! - крикнул князь. - Ступай, вызнай - правду сей холоп молвит иль брешет!

Боярин коротко кивнул, махнул рукой двум своим отрокам и поскакал по обочине дороги к Галичу. Княжеский обоз остановился, поджидая. Дружинник, принёсший дурную весть, отъехал в сторонку, но совсем не убрался - вины за собой не чувствовал и прятаться не желал.

Князь Владимирко с сыном держались впереди. Князь смотрел на галицкие стены, запрокинув голову. Он видел, как, уменьшившись в малое пятнышко, подскакал к воротам боярин Степан, как о чём-то заговорил с воротником, а после проехал внутрь.

- Не может такого быть, - проворчал себе под нос. - Не может Галич меня кинуть…

- Гонец баял, вече собиралось, - осторожно молвил сын Ярослав. - Ежели всем миром приговорили…

- Молод ишшо отца-то учить, - огрызнулся Владимирко. - Что вече? Крику много, а толку мало!

- Вот они с малым толком нас и скинули, - возразил Ярослав.

- Цыц ты! - осадил сына князь, но примолк. А ну, как правда? И в Перемышле, случалось, созывал народ на площадь колокол. Был он один на весь город, и по его звону всё и вершилось. А ну как тут также? Есть же Новгород - там вовсе князь только на золотом стольце сидит да военную службу служит, а делами управляют боярский совет и вече. И в самом Киеве тоже…

В это время на дороге показался боярин Степан, и Владимирко подался вперёд - какие-то вести привезёт кормилец его сына?

Степан Кудеярыч осадил коня, сдёргивая шапку. Полуседые волосы прилипли к вискам и вспотевшему лбу. Лицо дёргалось.

- Истинно так, как сказывал дружинник твой, княже, - промолвил он дрогнувшим голосом. - закрыл Галич для тебя ворота.

лнягиню твою с дочерью в Перемышль выслали. А заместо тебя нового князя выбрали.

- И кого же на моё место прочили? - прищурился Владимирко.

- Сыновца твово, Ивана Ростиславича звенигородского, - ответил боярин. - Сел он, бают, в городе по Правде, городу роту давал и крест на том целовал.

Как ни раздосадован был Владимирко, зафыркал в усы. Эва, куда хватил! Роту городу дал! Будто это ему поможет!

- Ничо, - прошипел он, скрипя зубами от сдерживаемой злобы. - Они ишшо поплачут! Они меня ишшо попомнят! И Иванко с ними заодно! Кровавыми слезами заплачут!… Гей-гей! Чего встали? - встал на стременах, махнул рукой с зажатой в ней плетью. - Поворачивай коней! В Перемышль!

Не бросал слов на ветер Владимирко Володаревич - двух седмиц не прошло, как встала под стенами Галича рать. Всю Масленую неделю собирал князь со всей Червонной Руси полки, и в начале Великого поста обложил стольный град со всех сторон.

Напуганные предстоящим разором - зима хлеб и жито подъела, а тут ещё и война! - бежали в Галич из окрестных деревень смерды. В самом Галиче день и ночь бухало вечевое било и выводили тревожный перезвон недавно, ещё при Владимирке ставленные на звоннице Успенского собора колокола.

Бояре толклись на вечевой ступени, звали народ всем миром отстоять своего князя. Выходил и сам Иван Ростиславич, видел людское море, слышал призывные крики: «Ты - наш князь! Умрём за тебя!»

Радовался люд галицкий злой радостью - не принимали они Владимирка Володаревича, пришёл он самочинно, нарушив древнее вечевое право города самому выбирать себе главу. Ивана Ростиславича принимали со всей ротой, он обещал ходить в воле Боярского Совета, и Галичу было выгодно держать у себя «своего» князя. Такой и вольности их не ущемит, и от врага защитит. А враг - вот он, у ворот стоит!

Упреждённые бежавшими под защиту городских стен поселянами, галичане спешно вооружались. Кузнецы отложили орала и лопаты, спешно ковали мечи и топоры. Бронники клепали кольчуги и шлемы, щитники делали щиты. Бояре из кожи вон лезли, стараясь перещеголять один другого - у кого отроки одеты справнее, у кого брони новее да мечи острее.

У самого Ивана дружина была невелика - часть воев оставил он в Звенигороде, защищать мать. Хотел было по весне перевезти княгиню в Галич, да война помешала. С пятью десятками воев прибыл, но полсотни мечей - не войско. У иного боярина столько же отроков.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Хоть и малое время просидел Иван на столе, а успели заметить и полюбить его горожане. Потому как княжий суд он судил по Правде [5] Русская Правда - свод древнерусского права. Защита жизни и имущества, положение зависимых людей, наследственное право и т. д. , и уже передавалась из уст в уста байка о крестьянине, что приехал на боярское подворье, привёз дань из деревеньки. Замешкался на дворе, пришлось заночевать тут же, в людской. А за ночь кобыла ожеребилась во дворе, вот и надумал боярин отобрать жеребёнка - дескать, всё, что на моём дворе, то моё. Ещё и кобылу надумал взять - негоже, мол, дитяте без матери. Кто-то надоумил мужика пасть в ноги князю, а Иван и рассудил: чья кобыла ожеребилась, того и жеребёнок. Правда то или нет, а только с той поры пошла про Ивана молва, что не даёт он в обиду простой люд. Вот и потянулись в его дружину молодцы - иные сбегали, не спросясь отцова благословения. Молодой князь принимал всех - воевать намеревался всерьёз, ради победы и Галицкого стола готов был поступиться родовым обычаем.

В соборе заканчивалась служба. Крестясь, последний раз подходили к кресту бояре, за ними теснились тиуны, воеводы и старшие мужи. Простой люд стоял поодаль, почтительно расступался и кланялся, когда знатные мужи проходили мимо. Вышли уже почти все, задержался только Иван Ростиславич и несколько его ближних мужей. Среди них был Мирон, оставивший в Звенигороде молодую жену и малых сыновей. Он держался по левую руку от князя.

Отец Онуфрий, незлобивый и тихий нравом человек, вздыхал, раздумчиво осеняя себя крестным знамением.

- Ох, грехи наши тяжкие, - поварчивал, - и за что насылает Господь такое испытание? Чем мы прогневали Его? В такие дни душа должна о вечном заботиться, а ныне что зрю в людях? Не о спасении души, не о Боге их помыслы - о войне и душегубстве! И за что такая напасть?

Иван помалкивал, слушая воркотню попа. Нынешний молебен был посвящён скорой победе над врагами.

- Из-за меня копья ломаются, - сказал он наконец. - Осерчал Владимирко Володаревич, как стола его лишили.

- Сам! - воздел отец Онуфрий палец. - Сам себя стола лишил, ибо непотребствовал много и грехи его велики были суть! А и Галич тоже супротив Божьего промысла пошёл - ибо всякая власть от Бога. Господь суров, но и милосерд. Карает он нас за наши грехи, но и воздаёт каждому по справедливости.

- Что же выходит, отче? Владимирко Володаревич Галичу за грехи был послан?

- За грехи наши тяжкие. Ибо заслужили мы такого князя и должны были, не ропща, нести крест свой. Мы же возроптали, и за то разгневался на нас Господь, привёл супостата на наши сёла и нивы! А и сам князь Владимирко тоже супротив Божьего промысла восстаёт - ибо неисповедимы пути Господни и одною рукой дарует он, а другой отнимает. И в горе, и в радости надо быть одинаково твёрдым.