Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Господь с тобою и в аду, боярышня, - присела рядышком на корточках Раина. - О, жив наш спутник!

- Ты стреляла? - благодарно обняла Евфимия лесную деву. - Меткая!

- Шишишка краковская зря не хвалит, - отозвалась Раина о Бонеде.

Боярышня вновь обратила взоры туда, где волчья стая одолевала одиночку… Там всё кончено. Татары, положив щиты на копья, тащили побеждённого. Живого или мёртвого? Кто он? Один из воинов, идущих за носилками, вскинул хоругвь. На ней - вооружённый всадник, копьё остриём вверх. Это хоругвь великокняжеская! Несут Василиуса! Затрепетавший при внезапной вести о врагах, ратился один с десятком! Евфимия рванулась к венценосцу. Раина удержала:

- Чем поможешь? Этого бы вынести таимно, - указала на Плещеева.

- Как вынести? - задумалась боярышня.

- Ляг наземь, - рассудила дева. - Затаимся. Ищики пройдут, мы с передышками снесём страдальца в ближнюю деревню.

Всеволожа тут же увидала: замысел негож. Их окружала со спины Раины цепь татар.

Лесная дева, оглянувшись, обомлела.

Её стали оттеснять. Принятую за алкачку, обдирающую павших, отогнали плётками. Напрасно толковала, что служит при боярышне. Не понимали!

Евфимии же не уйти. Доспехи обличали в ней воительницу. Пленители поцокивали языками: девка в мужеском деле! Шишак свалился при падении с коня. Локоны, лик нежный - сомнений не было в её девичестве. Сквозь гомон проступало вдавни слышанное слово:

- Харем! Харем!

Неужто заточению в гареме обрекла её судьба? О сём поганом заведении у многоженцев поведывал отец, вернувшись из Сарая.

Кисти рук спереди скрутили сыромятными вожжами. Повлекли, как телку в поводу.

Плещеев застонал некстати. Ему соорудили такие же носилки, что и Василиусу.

Довольные, пошли татары с необычной пленницей и знатным пленником. Боярышня, чуть припадая на ногу, не поспевала. До отказа натянулась сыромять.

Краем глаза угадывалась позади Раина. Издали сопровождала боярышню лесная дева. Чем поможет?

Вошли в раскрытые врата Евфимьева монастыря.

Стройный кудряш в кольчатой рубахе вышел из привратницкой. Татарского в нём - лик да очи, а так - придворный щап, по коем сохнут удельные дворянки. Глянув на Плещеева, махнул рукой, дескать, несите далее. Увидев же Евфимию, схватил за сыромять и потянул к себе. Татары, судя по сряде, знатные, вышедшие с ним, переглянулись с откровенной завистью. Только один, высокий, что постарше, не обратил внимания на пленницу и возбуждённо говорил с дрожащим коротышкой. Тот, обнажив бритую макушку, непрестанно кланялся. Должно быть, господин беседовал с рабом. В рабском алалыканье мелькнуло обращение «Ханиф». Евфимия насторожилась. Память подсказала имя той, что часто, мучаясь тоской, произносила: «Ханиф! Ханиф!» И Всеволожа, ни к кому не обращаясь, громко выговорила:

- Асфана!

Гневливый батырь зыркнул на неё:

- Ты кто?

- Я Афима, - сказала Всеволожа на татарский лад, как называла её костромская яшница. И тут же обратилась к каменноликому вельможе: - Канафи! - так Асфана ласкательно звала Ханифа. - Кумекаешь по-нащему?

Чудо свершилось: каменный лик смягчился.

- Ку-ме-ка-ешь! - промолвил по складам Ханиф, муж Асфаны.

Он быстро, горячо заговорил с красавцем кудряшом. Именовал его - никак не повторить! - то ль Мамутек, то ль Мамутяк. Боярышня припомнила слова Плещеева в карете: «Двух сыновей, Ягуба с Мамутеком, направил Улу-Махмет к Суздалю». Пред ней был сын казанского царя! Он возражал Ханифу, затем махнул рукой и отвернулся. Муж Асфаны освободил Евфимию от сыромяти, дал знак кивком:

- Иди за мною, Афима, - и подмигнул: - Айда отсюда!

Ханиф вёл подопечную к приземистому, длинному жилью монахов. Сейчас все чернецы теснились возле трапезной, откуда постно пахло щами. Их кельи заняли татарские темники с сотниками. Простые воины расположились средь двора, зажгли костры, готовили похлёбку, распространяя вытный дух. Голодная боярышня невольно потянула носом. Ханиф пообещал:

- Скоро поешь. - И доверительно примолвил: - Мамутек хотел забрать тебя в зенан.

- Куда? - не поняла Евфимия.

- Вам более знакомо слово «гарем», - поправился Ханиф. - Ты шибко полюбилась нашему царевичу и стала бы в его сокровищнице женской отхан хутум, младшей госпожой.

- О! - возмутилась Всеволожа. - «Муж-многоженец не всегда ли одинок?» - спрашивал певец Востока Низами почти что триста лет назад.

- Я не охоч до песен старых или новых, - откликнулся Ханиф. - Однако ты спасала Асфану, а я спасу тебя.

- Меня? Малую рыбку в ваших сетях? - печально вопросила Всеволожа. - Если б ты мог спасти великого князя Василия!

Ханиф даже остановился.

- Нет! Солнце вашего нойона закатилось. Царь не простит Белёва. Царевич Мамутек во зле раздрал тулы на головах пленённых воевод, сорвал с них прилбицы, и барсуковые, и волчьи.

- Зачем опушки с шапок драть? - негодовала Всеволожа.

- Он тоже не забыл Белёва. Отец чуть было не отдал его в заложники, да ваши отказались, не желая мира.

Воительница предпочла молчать о собственных белёвских похождениях.

- По крайней мере, знаю: наш государь жив! - перевела она беседу в иное русло. - Не ведаю: здоров ли он?

- Нет, не здоров, - сказал Ханиф, вводя её в монашескую келью, им захваченную.

Приоткрыл дверь, крикнул повеление и сообщил боярышне:

- Послал за пищей.

Присев на тёмную старую лавку, она сказала горько:

- Есть просьба, Канафи. Желанье сердца! Однако ты не выполнишь.

Муж Асфаны насупился.

- Боюсь, не выполнишь, - не отступала Всеволожа. - Хотя ты вельми славен, как поведала моя подруга, твоя жена.

Вельможа усмехнулся:

- Только сила человека на земле достойна славы. Хватит ли у меня сил исполнить твою просьбу?

- Хватит! - уверенно произнесла Евфимия. - Мне нужно ненадолго воочию увидеть страждущего государя.

- Немыслимо! - поморщился Ханиф. - Им заняты лечцы.

- Покуда заняты, никто не помешает. Ужель неисполнимо? - поднялась боярышня.

Ханиф задумался. Евфимия по каменному лику силилась понять: откажет, не откажет? Мрачность посулила решительный отказ.

- Пошли, - дёрнул головой Ханиф.

Из противоположного крыла длинного дома попали в огород. Всё, что посеяли, взрастили трудолюбивые монахи, татары обобрали, а местами вытоптали. Посреди зелёного разора возвышалась лёгкая постройка: остов из дранья, крытый слюдой. Евфимия узнала: теплица! Подобная была в её саду, однако из стекла. Обитель же не столь богата, чтоб покупать стекло.

- Зачем туда идём? - спросила Всеволожа. Ханиф сердито взял за руку, можно сказать, втащил в узкую дверь.

Среди теплицы - длинный стол. На столе - голое тело. Над телом - бородач в чалме и белой понке.

- Властитель без одежд! - значительно сказал Ханиф. - Ты захотела. Теперь смотри!