Вадим Полуян - Ослепительный нож

Дверь распахнулась. В огненно сияющем проёме - Марья Ярославна. Ахнув, великая княгиня схватила за ноги боярышню и выволокла из одрины.

- Подымись, Офимка! Мне не одолеть поднять… Всеволожа поднялась. Проход хоть полон дыма, да внезапное освобожденье придавало сил. Спасительница и спасенница опрометью бежали в ту сторону, куда стремился дым. Там не было огня. Вот сени, где ведунья амма Гнева чуть не превратила в мышь Мастридию. Отсюда выход близок.

- Ой, не могу! - вскричала Марья и села на пол.

Евфимия взяла толстуху на закорки, понесла.

- Мать-государыня и слышать не хотела, чтоб тебя выпустить, - пищала в ухо внучка Голтяихи. - В Кремле внезапно загорелось. Вмиг! Словно хворост! Сплошь - огонь! Всё деревянное - сплошные головни! Сам камень рушится! Церковь Воздвиженья распалась на куски. Мать-государыня детей - в карету, сама - с ними… Едем в Тверь. Пускай Махмет берет сгоревшую Москву.

- Нишкни! - озлилась Всеволожа. - Мешаешь мне соображать, где ближе к выходу.

- Сверни к крестовой, там крыльцо, - подсказывала Марья. - К опочивальне не беги, там полыхает… - И примолвила: - Двоих несёшь!

- Двоих? - не поняла Евфимия, боясь: уж не свихнулась ли толстуха.

- Двоих, - твердила Ярославна. - Я брюхата! Сойдя с Красного крыльца, боярышня побережнее опустила Марью на землю. Площадь Великокняжеская светла, как в час заката. Из кареты выглянула Софья. Невестка подбежала к ней и крикнула:

- Я выпустила Фимку!

Великая княгиня-мать откликнулась хоть не крикливо, но вполне громко:

- Дура!

Дверца захлопнулась за Ярославной. Шестерня дёрнула и утонула с каретой в многолюдстве под звук бича и грозный вопль возницы. Дворец пылал. Народ валил в собор Пречистой, возвышавшийся, как утёс в огненном море.

- Людишки переполошились, - раздался за спиною Всеволожи густой бас. - Слух прошёл, что одолетели татары идут сюда. Вот и спасались стар и млад, покинув домы, из окрестностей и пригородов. Набили Кремль, как калиту. Теперь в огне спасутся ли?

Тонкие жилистые руки обвили шею вызволенной из огня боярышни:

- Голубонька! Жива! - И зычным голосом Раина позвала: - Эй, Дудень, она - вот она!

Навершной Дюдень подскочил на вороном коне, подвёл гнедого с пегим, осёдланных и взнузданных. Раина подсадила боярышню в седло, сама вспорхнула, и втроём, держась друг друга, стали выбираться из Кремля. Скелеты теремов трещали и светили жарко. Повсюду - головы, похмельные в пиру огня.

- Зачем рушат негорящее? - кричала Всеволожа, задыхаясь дымным духом.

- Чтоб дальше не горело, - держалась ближе к ней лесная дева. И следила: - Не отдались! Не затеряйся!

Фроловские ворота были забиты сбегами, покинувшими домы. Сошлись грудь в грудь, кто из Кремля, кто в Кремль. Пришлось спуститься на Подол, у Водяных ворот было свободнее.

На Торгу толпа внимала зверовидному посадскому в сапогах чёрного товара, в белой рубахе, в портах синего толстого сукна.

- Ша! - осадили всадников рассерженные голоса. - Семён Терпилов говорит!

- Бегут правители! - надрывно и неистово вещал посадский. - Спасают животы! Воспламенённую Москву кидают к стопам хана! Мы не хотим! Укрепим город! Изберём иных властителей! Прежних не выпустим! Бояр ловить! Запретить бегство! Ослушников наказывать, вязать! Починить врата и стены! Строить новые жилища!

- Верна-а-а! - вопил мастеровой, только что шикавший на вершников. - Терпилова-а-а в старшие-е-е!

Теперь его осаживали:

- Тих!.. Молчь!.. Иван Уда - на бочке!

Взамен Терпилова возник длиннобородый. Густые волосы - на два крыла, грудь голая, десница - в кулаке.

- Люди меньшие, задние и чёрные! - взывал Уда. - Хватайте вящих! Понуждайте ждать возвращенья государева из плена. Василиус - единственный законный наш властитель. Он вернётся! Тужите, плачьте не о домах сгоревших - о его пленении. Вот наше бедствие главнейшее! Я говорю вам: он вернётся!

- Я… тоже… говорю!- во всю мощь лёгких закричала Всеволожа.

К ней обернулись. Услыхали!.. Однако Дюдень перехватил поводья её гнедого, потянул к себе. Он и Раина, обогнув толпу, стремились вон из города.

Спустя малое время у Покровских врат рогаточники их остановили:

- Нет выезду!

- А мы не вящие, мы задние, - врала Раина. - Мы чёрные. Нам в ближнюю деревню…

- То-то чёрные на этаких конях! - гудели стражи. - Не положено!

Дюдень под башлыком помалкивал, дабы не обнаружить своего татарства.

- Дождитесь тут, - велела Всеволожа, развернув коня.

Над городом, объятым дымом, рассвело. Однако гарь затмила небо. Из-за кремлёвских стен хвостатыми кометами летели головни, запаливая на посаде избы с теремами то там, то сям. Толпежники, напуганные новыми пожарами, бежали с Торга, уберечь свои жилища. От вершницы в боярской сряде шарахались.

- Иван Уда! - взывала Всеволожа. - Эй, покажите, где Иван Уда?

Детина в колпаке поярковом схватил гнедого под уздцы:

- Ты кто?

- Я дочь боярина Иоанна Всеволожского. Мне нужен ваш главарь по срочному понадобью.

Поярковый колпак подвёл коня к длиннобородому, что толковал у бочки с Терпиловым.

- Иван, дочь Всеволожа опального - к тебе…

- Евфимия Ивановна? - узнал Уда. - Жива?

- Ты мне не ведом, - удивилась Всеволожа. - Я тебе ведома?

- Кому ж ты на Москве неведома, благодаря отцу? А я изготовлял замки твоему батюшке. Скобарь!

- Москву покинуть помоги, - перешла к делу Евфимия. - Я ратилась под Суздалем. Избегла плена. Государя видела в жестоких ранах. Знаю, как вызволить. За окуп! Великие княгини от огня бежали, не выслушав. Сама явлюсь к царю казанскому для доконча-ний.

- Родитель твой был превеликий мастер докончаний, - сказал Иван Уда. - Коль дочь в него, толк будет. Лишнюю надежду не отрину. Помогу… Хитря! - воззвал скобарь к поярковому колпаку. - Езжай с боярышней к заставе, выпусти под мою голову. Хитря орлом взлетел на круп Евфимьина коня.

- Гони!

- Не надобна ли обережь? - спросил вдогон Уда.

- Не надобна. Своя! - оборотилась Всеволожа. И столкнулась с глазами мощного Хитри, горячими, горящими, как Кремль.

- Гони, боярышня! Сули татарам окуп. Да не промажь! А мы всем миром соберём, хоть по полушке, по деньге… Деньга - от слова «день», полушка - от «полушка».

- Не так! - забывшись от его речей, не удержала первый за большое время звонкий смех Евфимия. - Татары говорят «теньге», а мы - «деньга», полушка - пол монеты…

- Ври, ври, да дело делай! - задорно хохотал Хитря.

- Ты кто? Скобарь? - спросила Всеволожа.

- Нет, я кожевник.

Конь сундолой домчал их до заставы. У рогатки Хитря спрыгнул. Перемолвился со стражами. Те подняли заслон.

- Счастливых слов, переговорщица! - махнул рукой кожевник.

До первого дневного постояния скакали молча. Свернули в лес. Нашли поляну. Развели костёр. Раина есть не стала. Локоть под щёку и - как убитая. Дюдень, почерневший то ль от пожара, то ль от бессонья, бережно прикрыл её попоной: