Вадим Полуян - Ослепительный нож

- А сам ты, светлый юноша, - спросила боярышня, - куда направишь стопы?

Их ангел-хранитель закинул голову и ушёл мечтательным взором в голубой мир небес.

- На моё счастье, - ответил он, - подвижник Григорий Пелшемский Божьим промыслом оказался здесь. Испрошу благословения вместе с ним добраться до Вологды. Он направит меня в обитель.

Втроём вошли в ворота монастыря. Евфимия истово трижды перекрестилась на золото крестов в голубизне неба. Бонедя, как агарянка, любопытно смотрела по сторонам.

- Опомнилась!.. Добралась!..

Иван Дмитрич прижал дочь к широкой груди, и она впервые за много месяцев почувствовала себя хорошо.

Покои боярина в монастырской гостевой хоромине состояли из двух палат, соединённых сенями, имели отдельный вход. В сенях и произошла встреча. Всеволож только что переоблачился в домашнее: поярковый колпак и сорочку, расшитую по воротнику и рукавам шёлком и золотом. При виде ослушной дочери на его лице и следа суровости не возникло. Радость покрыла всё.

Евфимия, оторвавшись от отцовой груди, обернулась. Корнилия уже не было. Насупленная по-сиротски Бонедя оставалась в сторонке.

- А, старая знакомка? - покосился на неё боярин. - А где Полагья?

- Полагья осталась дома. Пани Бонэдия охраняла меня в пути, - боярышня взяла наперсницу за руку, подвела к отцу.

- Этакая козявка учила тебя воинскому искусству! - скривился он. - Учила курица порося летать!

Бонедя надула губы.

- Пан се помылил!

- А, поняла? - усмехнулся боярин. - Ну дай Бог, коли ошибся. - И повелел обеим располагаться в его одрине, куда им доставят притороченную к сёдлам поклажу. Скоро предстояла вечеря в столовой палате, что через сени, напротив.

Старый московский слуга Кумганец принёс и развязал торока, подал умывание. Он, как показалось Евфимии, через край огорчён тем, что Полагья осталась дома.

По случаю великопостного времени вечеряли кислой капустой, белорыбицею со сливами, пирожками на конопляном масле и брусничной водой.

- Як се пани чуе? - по-кавалерски спросил Бонедю Всеволож.

- Дзенкуе добже, - ответила она.

- Прошэ до столу, - пригласил он. Видя, что капуста не тронута ею, спросил:

- Чы не смакуе пани?

- Кфасьна, - ответила она, принимаясь за белорыбицу.

- Чшэба добже зъесьць, - поощрил её боярин.

- То бардзо смачне, - откликнулась гостья, опустошая блюдо.

- Ковалэчэк хлеба? - предложил Иван Дмитрич. Так они изъяснялись миролюбиво и чинно, пока шляхтянка, допив воду, не поднялась и не объявила, что уже «питома», то есть сыта. Боярин не обратил внимания на нарушение порядка вставать из-за стола прежде хозяина. Тем более что Бонедя оправдалась усталостью, извинилась, прежде чем удалиться в ложню. Отец рад был остаться наедине с дочерью.

- Лба не перекрестила латынка, - проводил он взглядом ушедшую.

- Пятиперстием осенилась, на икону не глядя, - уточнила Евфимия.

- То-то, не глядя, - проворчал Всеволож. - На чужой стороне на многое не глядится. Вот ты не одобрила моего возбуяния против наших обидчиков, - продолжал он, нахмурясь. - А ведь нам грозит такое же нестроение, как и ляхам. И побегут наши боярышни да княжны в чужие край, и останутся сиротинками, как твоя шляхтянка.

- У Бонеди особый случай, - вставила Евфимия. - А от усобицы нестроения ещё больше, нежели от плохого правления.

- Усобицы и не будет, - оспорил её Иван Дмитрия. - К нам переходят лучшие из бояр московских. Уже прибыли Илья Иванович Лыков, Пётр Константинович, Иван Никитич…

- Тебе ли их лучшими величать? - удивилась Евфимия. - Ведь так их величал Эдигей, когда напал врасплох на Москву и взялся увещевать сына Донского, отца Василиуса.

- Враг во враге ум ценит, - понурился Иван Дмитрич.

- А ты, батюшка, не ценишь, - дотронулась дочь до отцовой руки. - Я говорю не о Софье-литвинке, не о Василиусе, в них злость да хитрость съедают разум. Я веду речь о молодом окружении великого князя. Там есть и острые умы, и волевые сердца. Возьми князей Оболенских, двоюродных братьев Плещеевых, четверых Ряполовских. А ещё появился молодой воевода Фёдор Басенок. Введённая дедом Василиуса, героем Донским, раздача вотчин за выслуги продолжается и даёт плоды. Был у нас с тобой разговор: за богатые кормления, за сёла, отданные в держание, за полученное боярство эти люди не пожалеют голов. Драться будут хоть за литвинку-злицу…

- Хоть за самого Сатану, - согласился с дочерью отец.

- Бэньдзе бужа, как любит пугать меня Бонедя, - грустно улыбнулась Евфимия. - Будет буря! Этого боится народ. Это провидит ограждающее нас от бед духовенство. Не прогневись, батюшка: ты всуе нынче внушал восставшему на племянника дяде презреть советы троицкого игумена и Пелшемского подвижника.

- Юрий, как зельный гром, заглушил их всех, - вскинул голову Всеволож. Огнь ненависти полыхнул в его очах. Это была та ненависть, что он вынес из подмосковных хором Голтяихи после бесчестья дочери. - Сейчас, - попенял отец, - твоя алчба к миру затмевает всё зло, что творится перед тобою. Пусть торжествует автократор, этот не Василиус, а василиск, а рядом с ним аспидка, его мать. Нет, милушка, на бесказнии мира не наживёшь. Погибнешь! Правильно нынче мы велеумным кремлёвским посланцам путь указали.

Никаких докончаний с Василиском не будет! Мы восстановим истину, а следовательно, и прочный мир.

- Батюшка, - обняла Евфимия отца, - загляни чуть далее ожидаемого тобою успеха. Наденет золотую шапку князь Юрий. По дедине, кою ты прежде порицал, а ныне восхваляешь, ему наследует младший брат, Константин Дмитрич. Далее братьев нет. Стало быть, наследником остаётся сын старшего брата, то есть опять-таки ненавидимый тобою Василиус. Возраст Юрия и Константина Дмитричей заставляет предполагать, что это случится скоро.

Боярин резко замотал сединами.

- Не восхваляю наследования по дедине. Стол князя Юрия займёт старший сын…

- Васёныш? - ужаснулась боярышня. - Косой? Я почла за глумы твои прежние речи об этом. Ты, как чурку из-под ног висельника, выбиваешь законную основу своего дела.

Всеволож встал из-за стола.

- Докоторуемся до новой распри. Лучше прекратим. Ступай на опочив.

Евфимия поднялась.

- Батюшка, а где Устя и сестрица моя Анисья? Иван Дмитрич тяжело вздохнул.

- Дочь Анисья стала монахиней Агриппиной. Вслед за своею старшей сестрой инокой Феодосией. Устина пока при ней в тверской женской обители.

- Ждёт свадьбы с Косым? - спросила Евфимия.

- Не до свадеб нынче, - поцеловал дочь отец. - Вот войдём в Москву, там и заварим кашу. Отказалась ты от хорошей доли, осчастливила племяшку, - глухо бормотал он. Оживился, лишь перейдя мыслями на иное: - Вот домой вернёмся, познакомлю тебя с арабской грамотой. За год жизни в Орде сам её познал от тамошнего своего знакомца мавра Абдаллы. И книг кое-каких привёз, да за несчастьями нашими забыл показать тебе.