Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Держись за меня, нещечко, - ласково велела дева в полной тьме.

Они всходили по крутым ступеням. Плечи Евфимии тёрлись о стены… Вот верхняя светёлка, чуть освещённая косящатым, мелко и тонко зарешеченным, оконцем. Сквозь него в светёлку проникали голоса.

- Прильни и погляди, - позвала дева. Боярышня прильнула и увидела Престольную палату сверху, как на ладони.

На великокняжеском престоле восседал Юрий Дмитрич. Одесную стояли сыновья: Косой, Шемяка и высокий узколицый юноша, похожий на Корнилия. Ошуюю занимал место отец Ев ф ими и, а между ним и новым государем Симеон Феодорыч Морозов тряс клинышком седой бородки. Далее теснились новые бояре в длинных до пят ферезях из шелка. Шапки горлатные вышиной в три четверти аршина из меха чёрно-бурых лис покачивались степенно. Василиус стоял в сторонке, опустив главу на грудь.

- Припомни, государь, что завещал потомству Владимир Мономах, - звонко говорил Морозов, приближась к трону. - «Не убивай виновного, ибо священна жизнь христианина».

- Ты помнишь, государь, иное, - мощным гласом перебил Морозова боярин Всеволожский. - Батюшка твой Дмитрий Иваныч, герой поля Куликова, постановил преступников казнить прилюдно в назиданье склонным к преступлению. Ибо вира не истребляет воровства. Что деньги? Жизнь или честь - вот вира, юже надлежит платить преступнику. Сечение кнутом и наложенье клейм понудит наперёд задумываться при злых умыслах.

- Не хочешь ли ты, Иоанн, великокняжескую плоть кнуту подвергнуть? - едко спросил Морозов, сверкая маленькими глазками на Всеволожа.

Тут встрял Пётр Константинович, что подстрекал на свадебном пиру Витовтовну рассказами о золотом источне.

- Ты, Семён Фёдорыч, речами не играй. Боярин Всеволож толкует об ином. Наш смутный век - не место всепрощению. Я мыслю, что племянник, нацеливший оружие на дядю, повинен смерти.

- А твой каков совет, Яков Жёсткое? - спросил великий князь.

Чёрный и сухой, как молнией ударенное дерево, боярин тихо произнёс:

- Не смерть, так тесное, глухое заточение.

- А ты, Данило Чешко? - обратился Юрий Дмитрич к дородному, спесивому даже на первый взгляд боярину.

- Лучший враг - покойный враг, - ответил бархатно-певучий голос.

Тут внезапно выступил на середину узколицый юноша, похожий на Корнилия. И Юрий Дмитрич на своём троне встрепенулся.

- Что ты, Митя?

- Кто он? Кто он? - затеребила Всеволожа белокаменную деву, приведшую её к таимному окну.

Та, сунув пальцы под её рукав, накрепко сжала девичье запястье.

- Это Дмитрий Красный, любимый младший сынок Юрьев.

Запястью Всеволожи причиняли боль сжимающие пальцы странной девы. Ощущалось: силы начинают покидать то ли от боли, то ли по какой иной причине. Попыталась высвободить руку, не смогла. И позабыла боль, сосредоточилась на речи юноши, что так был схож с Корнилием.

- Я, батюшка, противник смерти насильственной, узилища погибельного, жестокости, рождающей жестокость, - говорил Дмитрий Красный. - Племянник твой мне брат двоюродный. Когда мы примемся князей противных и бояр ослушных подвергать бесчестью, казням, куда им деться? Изменниками уходить в Литву? Или покорно класть на плаху головы и родовое имя? Я против крайностей. Зло побеждается добром, так учит наша вера.

- Берегись ошибки, государь! - возвысил голос Всеволожский. - Тот, чьё место занял ты по праву, не таков, кто платит за добро добром.

- Не слушай, государь, речи пристрастные, - воздел руки Симеон Морозов. - Пощади племянника!

Возникла тишина.

В глазах боярышни мутилось. Кружилась голова.

- Отдай руку! - прошептала она втуне.

- Повелеваю, - возвысил голос Юрий Дмитрия. - Племянника, передо мною провинившегося, отпустить с женой и матерью в Коломну, назначенную моей волей ему в удел.

Василий Косой ахнул:

- Батюшка! Коломна издавна удел наследника, старшего сына государева.

Бояре зашумели.

- Теперь будет иначе, - повёл рукою, как отрезал, Юрий Дмитрич.

Василиус воспрянул. Не Василиус, а молодой дубок, что распрямился после бури.

- Подойди, племянник, - велел великий князь.

Тут они с дядей обнялись при поздравлениях Морозова и Красного, при безучастии Шемяки и Косого, при тягостном молчании бояр.

- Всех приглашаю в Столовую палату на почестный пир, - возгласил Юрий Дмитрич. - Дьяк Фёдор Дубенской, подготовь грамоты для докончания. Боярин Глеб Семёныч, распорядись принесть дары прощёному племяннику.

Все недовольные свидетели суда тихонько покидали Престольную палату.

- Выведи меня отсюда, - просила Всеволожа, совсем теряя силы.

Чуть бы раньше обеспокоиться, сумела бы стряхнуть незнаемую деву, разжать её холодные персты. Нет, увлеклась, заслушалась и загляделась. Теперь избавиться от цепкой незнакомки не в измогу.

- Отдай руку!

- Не супротивничай мне, нещечко, моё сокровище, - окрепшим сочным голосом просила дева. - Тотчас сведу тебя в княгинину опочивальню. Там нам никто не сотворит помехи. Напою из драгоценного сосуда. Навечно исцелю от неудачной твоей жизни…

Всеволожа едва ощущала, как сходила вниз. Загадочная спутница вела её в пустующие женские покои дворца. Сон влёк её в свои тенёта. Хотелось чем-нибудь смочить иссохшую гортань.

Преобразились, раздались и вширь, и ввысь сени княгини-матери, куда обе вошли. О Боже, как здесь оказалась амма Гнева да ещё вместе с Властой и Полактией? Они же в ожидании боярышни устроили игру в девичник у счастливицы-невесты Усти. Однако их явление в дворцовых стенах нисколько не попритчилось Евфимии. Неведомая спутница её, уже не белокаменная дева, а воистину кровь с молоком девица, тоже остановилась, увидав непрошеных гостей. Даже отпустила боярышнину руку, отчего вздохнулось посвободнее.

- Ох, не опоздали, слава Богу! - пошла навстречу амма Гнева.

Власта, глядючи на спутницу Евфимии, сказала:

- Мыслит убежать.

Боярышня, касаясь незнакомки, ощутила её трепет. Припомнила, что Власта среди двенадцати лесных сестёр известна даром знать чужие мысли. Полактия уставилась на трепетавшую. И та, как Всеволожа в лесном тереме, окованная взглядом чародейки, лишь дёрнулась на месте и застыла.

- Не изводи постылого, приберёт Бог милого, - грозно прошептала амма Гнева.

Где слышала Евфимия эти слова? Понуженная память подсказала: да в бане же, после бегства от Анастасии Юрьевны, когда боярыня Мамонова рассказывала о старице Мастридии, келейной зелейнице княгини-матери, во всех вселившей страх своими ядами. Именно этими словами Мастридия ответила Витовтовне на просьбу извести дурой отвергнутую нареченную невестку, словно мышь. Узнав от Акилины свет Гавриловны о тайных кознях, Евфимия тогда же, в бане, помнится, сказала: «Нет, я не мышь!»

- Глядите-ка, на нашей-то боярышне лица нет, - волновалась Власта. - А эта силоедка ишь как расцвела!