Вадим Полуян - Ослепительный нож

Тут амма Гнева шагнула ближе, сделала движение руками, будто бы натягивает лук с наложенной стрелой.

- Со мной стоят Борис и Глеб, и Фрол и Лавр! - грозно молвила она. - Емлют в свои святые руки тугие луки, и тетивы шёлковы, и стрелы калены, и ставятся около меня, рабы Божией Акилины, и стреляют чародейца и чародейцу, и черньца и черницу, и отрока и отроковицу, колдуна и колдуниху, ведуна и ведуниху, и всякого лукавого человека. Сгинь, жена, бесовским сущим духом оберегаема, понуженная к злу, лицом нечистым развращающая…

Чем дольше амма Гнева заклинала, тем явнее менялся лик дворцовой девы. Румянец спал со щёк, дебелость усыхала, кожа морщилась, желтея, глаза погасли, рот ввалился, из-под понки выбилась седая прядь, спина согнулась…

- Ой! - отпрянула Евфимия.

- О, амма Гнева! - закричала Власта. - Избавь нас от Мастридии!

Боярыня-ведунья обнаружила зажатую в перстах десницы маленькую косточку, которую намеревалась метнуть в старуху.

- Не совершай! - схватила её руку Полактия. - Не принимай грех на душу…

Отвлёкшись, она отвела взор от страшной зелейницы, и та метнулась из сеней. Долго слышался в дворцовых переходах женской половины стук её тяжёлых башмаков.

Власта и Полактия, подхватив под руки Евфимию, поторопились из дворца. Впереди шагала амма Гнева. Бердышники, что охраняли чёрный вход, беспрекословно пропустили женщин и вдогонку перемолвились между собой:

- Боярыня Мамонова с боярышнею Всеволожей…

- Должно быть, с пира. Обе вполпьяна.

На площади нашли карету с заждавшимся Кумганцем на том же месте, где его оставила Евфимия.

- Ох, Фимушка, на своё счастье ты забыла у меня вчера свой платчик носовой, - радовалась амма Гнева, едучи в карете. - Провидица Янина нашла его и принялась разглядывать. Увидела тебя в княгининых покоях во власти ведьмы. Прибежала. Мы оставили её подле встревоженной Устиньи, а сами - во дворец…

- Мне в мысли не взбрело, что я во власти ведьмы, - сокрушалась Всеволожа всё ещё слабым голосом.

- Она не только ведьма, а ещё и вовкулака, - пояснила Власта. - Ну, силоедка, - уточнила она, видя удивление боярышни. - Вовку лаки кровь сосут, а эта силу молодую пересасывает, чтобы самой сильнеть да молодеть. А думала она, насытясь, опоить тебя мертвящим сонным ядом. Сидящая за приставами старая княгиня подвигла свою верную слугу на мщение.

Полактия вздохнула.

- Едва не стала оборотнем верная слуга. - И присовокупила, обернувшись к Гневе: - Кем ты, амма, собиралась её сделать, кошкой?

Та сумрачно сказала:

- Мышью.

«Лопаточники»! - вспомнила Евфимия таинственную книгу, виденную в лесном тереме. - Волхвованье на костях животных!»

Так и белела перед её взором маленькая кость, зажатая в деснице аммы Гневы.

- Всуе отпустили зелейницу, - хмурилась Власта. - Мышь была бы безопаснее.

Карета въехала во двор.

Евфимию ввели в её одрину, напоили горьким взваром, и она тотчас заснула…

…Кажется, спустя мгновение глаза открыла, ощутив в себе былые силы, будто ничего с ней не случилось.

В дверях стоял отец, распространяя по одрине винный дух.

- Ты, сказывают, прихворнула?

- Устала, - молвила боярышня, припоминая, рассказала ли Мамонше о судьбе Василиуса. Припомнила, что рассказала перед сном. И про целебный добряш-камень, что дядя перекатывал в ладонях, судя племянника.

- Должно быть, пир примирный быстро завершился? - взглянула Всеволожа на отца.

- Откуда тебе ведомо о пире и о мире? - спросил он, памятуя, что дочка до суда покинула дворец.

Боярышня лукаво усмехнулась:

- Чую вони винные. Зрю лик суровый. Всеволожский грузно опустился на лавку у стены.

- Мне этот пир не в пир. Боюсь, восстанет недобитый змий.

- Как птица Феникс, - повторила скрытница слова Василиуса.

- Ах, на суде Семён Морозов нёс такую ал алы с маслом! Уши вяли, - сердился Всеволож. - А младший Юрьич, Дмитрий Красный, по простоте ему поддакнул. И государь послушал двух любимцев, сына и наперсника, а не меня. Поплачет после.

- Вправду ли, что твой соперник - дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса? - спросила Всеволожа. - Не оттого ли защищал он свергнутого?

- Нет, - возразил боярин. - У двух Семенов, старого и молодого, меж собой немирье. Он выступил единственно мне в пику. И тут я оказался под щитом. Подумай только: свергнутому дана в удел Коломна, достояние наследника, старшего сына. Взбешён Василий Юрьич…

- Васёнышу удар под ложечку? - весело вставила Евфимия.

- Тут смех не к месту, - хмурился боярин. - Чую беду.

- Я эту беду чуяла, когда ты затевал усобицу, - напомнила Евфимия.

- Не соверши великий князь сегодня роковой ошибки, не пришлось бы ждать беды, - отметил Иван Дмитрия. - Однако наша холопья доля пить здравье государя, как бы он ни был глуп. Я нынче на пиру этот обряд исполнил.

- Каков обряд? - полюбопытничала дочь.

- Ну, стал среди палаты, произнёс имя государево, пожелал ему благополучия. Выпив до дна, перевернул кубок на голову. Потом прошёл в передний угол, в большое место, приказал налить многие кубки, поднёс их каждому, всем предложил за государя выпить. И пили все, даже помилованный, быстро осушивший слёзы.

Евфимия, припомнив слёзы пленного Василиуса, чуть ли не усомнилась в правоте своей. Невольно мысли обратились к Дому Сергия, что вырос посреди страны столпом и утвержденьем истины. Там рассказала она плачущей Бонеде свой ужасный сон: отец, как беззенотный, то есть безглазый, ищет, растопырив руки, верный путь, а она не в состоянии его направить, их разделяет ров…

- Дай руку, батюшка, - приподнялась с одра Евфимия и, поднятая Всеволожем, крепко обняла отца.

- Июнь - ау! Закрома пусты, ждут новой жатвы, - оповестила Полагья, входя в одрину.

Боярышня глядела в оконце, чуть приподняв занавеску, и не ответила.

- Москва тоже пуста, как после морового поветрия, - продолжила сенная девушка и принялась за уборку.

Евфимия увидела: Васёныш пересёк двор, отвязал коня у ворот, вскочил в седло. Кумганец отворил перед ним воротину…

В этот первый летний день солнце было в зените, когда Василий Косой прибыл к боярину Всеволожу и они запёрлись в боковуше Ивана Дмитрича. Сейчас светило низошло до церковных маковок, а беседа только окончилась. Боярышня на цыпочках заходила в отцову ложню, что соседствовала с боковушей, где он работал, приникала ухом к тесовой стенке, да уловила лишь три слова, сказанные отцом.

Она переживала за Устю, отай совершила то, чего не смела племянница. Месяц прошёл, как на Москве вокняжился Юрий Дмитрич, а старший сын его, обручённый с внукою Всеволожа, будто бы позабыл о свадьбе. Дед нареченной терял терпение. Сама счастливица звонкий смех меняла на злые слёзы. Жених отговаривался безвременьем. И вот подслушаны всего-то три слова Ивана Дмитрича: «Выкупить правую руку». То есть выполнить то, о чём бил по рукам, отдать просватанную, обручённую внучку.