Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Как же вы всё ж таки Москву взяли? - недоумевал Бунко.

- А ломовые пушки на что? - гордо распрямился оружничий. - Бах да бах! Стены и не выдержали. А тут вятчане осерчали. Пошли на приступ чёрными волнами… И не помогли московлянам ни котлы кипящие, ни смола горящая. Так-то вот!

- Накорми героя, Карион, напои, - попросила Всеволожа, делая лёгкое ударение на последнем слове.

- Не мешкая, пошлю за лечцом, - встал Трябло. - А ты, будущая государыня наша, поправляйся вборзе.

Ушли собеседники мужеска пола, тут же явились - женска.

- Что делать, дитятко? - всплёскивала крупными дланями Платонида.

- Нет с нами Полактии! - сожалела Калиса. - Глянула бы на княжеского поддатня, чтобы не шелохнулся!

Вдали, где-то на околице, завязался невнятный шум. Поначалу и внимания не обратили.

- Поищите щель в плотном охранении, сквозь неё утечём, - размечталась боярышня.

- Искали, - буркнула Платонида. - Непроницаемо!

Шум усилился.

Выбил дробь конский топ за окном.

- Пойду вникну, - обеспокоилась хозяйка избы. - Инда разгулялись людишки нашего гостюшки.

Едва она вышла, дикий крик сотряс старенькую оконницу. Черной бранью ответили ему во дворе. Зазвенело железо, будто учали точить мечи.

- Ой, сестрица, поторопись опрянуться, беду чую, - подала Калиса платье боярышни, стала помогать одеваться.

Обе не вдруг заметили, как всё стихло.

- Чтой-то вроде оглохли мы? - вслушивалась Калиса.

Тут из подклета наверх по лестнице занабатили шаги: бум, бум, бум! Девы, выскочив в горницу, столкнулись с бердышником невзрачного вида. Он в изумлении раскрыл рот:

- Ба!.. Лакомство-то какое!

Двинулся было на хрупкую Всеволожу, да богатырство Калисы его смутило. Должно быть, решил: с двумя не управится. Приказал:

- Выходи по одной!

Всеволожа приблизилась, протянула руку за бердышом:

- Дай оружие!

- Не замай! - остервенился воитель.

Получив ногою в живот удар, достойный пани Бонеди, ратник взвыл, согнувшись пополам. Калиса переняла бердыш, стянула кушаком руки за спиной.

- Кто таков? - спросила Евфимия.

- Ортемка Рухл, великокняж человек…

- Лгач! - потеряла терпенье боярышня, принимая Ортёмку за одного из охранышей Фёдора Трябла, перепившихся через меру. - Заруби на носу: един есть великий князь в Суздальской земле - Василий Васильевич!

Тут и случилось чудо. Вошёл младень, узкобородый, горбоносый, глаза запавшие. Расстегнул тёмно-зелёную киндячную шубу на зайцах. Впился взором в Евфимию:

- Евушка?

Придя в себя, боярышня низко склонила голову.

- Будь здрав, государь!

- И ты здрава будь, Евфимия Ивановна!

Вязень, поднявшись с полу, выскользнул за дверь. Следом степенно вышла Калиса.

- Никому входу нет! - выглянул за ней и приказал своим людям князь. Скинул шапку из козлячего пуха, сбросил шубу на широкую лавку, уселся на неё, оставшись в зипуне из белой тафты, и обратился к Евфимии: - Не чаял тебя тут встретить!

- Васёныш меня похитил, - пояснила она, - когда покинула отчий дом, отнятый твоей волей.

- Моей волей? - изумился Василиус.

- После того, как ты батюшку ослепил, - жёстко продолжила Всеволожа.

- Я?.. Ослепил?.. - ещё более изумился Василиус.

- Стало быть, не ты - твой приказ, - отступила Евфимия, сев у противоположной стены.

- Входя, слышал твои последние слова, Евушка, - произнёс Василиус с тихой радостью и продолжил с большой печалью: - Сызнова наступило моё невремя. Казни Бог на ны шлёт: овогда вёдром, овогда пожаром и иными бедами, а овогда ратью, бессмысленною, кровавою… Побежал в Новгород. Оттуда - на Мологу. Затем - к Костроме. Васькин тиун Ватазин не открыл предо мною ворота. И вот - я в этом сельце. Отряд здешний мои люди побили. Главаря посадили в погреб, дабы отрезвел перед смертью.

- С ним был Бунко, когдатошний начальник кремлёвской стражи, - обеспокоилась Евфимия.

- Карион - тоже в погребе, - объявил Василиус - Переветчик ответит за перевет.

- Отпусти его, - попросила боярышня. Бывший великий князь похрустел перстами и заговорил о ином:

- По земле молвка тянется, будто Васька Косой сговорил тебя под венец.

Евфимия поднялась, круто повернулась и скрылась за занавесью в своей одрине. Уходя, молвила:

- Сговорил бы, сидела бы сейчас на Москве, а не в деревне Падун.

- Так-то оно так, - услышала она государев голос- Да не Бунко ли с отрядом Васькиной обережи и присланы везть тебя на Москву? Ишь, одебелела здесь, аки маков цвет!

- Взойди-ка сюда, Василиус, - пригласила Евфимия.

Князь взошёл в ложню, пощипывая узенькую бородку.

Она расстегнула пятнадцать пуговиц отделанной кружевом телогреи с длинными до подола рукавами, распахнула её, рванула за ворот сорочку белую, нижнюю, обнажила бок, часть груди… Он увидел на нежной девичьей коже свежие рубцы от недавних ран, отшатнулся, прижал ладони к щекам:

- Прости, Евушка!

- Бабке твоей Евдокии, - отступила боярышня, - пришлось обнажаться пред сыном Юрием. Злословил о целомудрии матери, видя её наряженность и весёлость, а под нарядами- власяница, кожа иссохла, от лишнего воздержания. Стыдись уподобиться дяде! Ты вынуждаешь открывать язвы не перед сыном - перед отвергнувшим меня женихом.

- Матушка сказывала, - поднялся князь, - бабка моя щепетухой была, любила наряжаться и нравиться.

- Панфирь твоя матушка, кошка дикая, - оправляла платье Евфимия. - Не устроила б свару на брачной каше, сидел бы ныне на отчем столе, не шатался бы векую. Бабка же твоя говорила: «Кто любит Христа, должен сносить клевету и благодарить Бога за оную».

- Чем искуплю вину?- умоляюще смотрел на бывшую невесту князь.

- Отпусти Кариона, - попросила она. - Кабы не он, не свиделась бы с тобою в темнице Тараканова дома. Помнишь?

Князь пересёк избу, отворил дверь, крикнул вниз:

- Андрей Фёдорыч!

Борзо зацокали по ступеням шаги. Взошёл один из двоюродных братьев Плещеевых, тот, что помоложе: усики - пушок, бородка едва наметилась. Узнав Евфимию, стал как вкопанный.

- Боярышня Всеволожа?

- Выпусти Бунко, - повелел его господин. - Позови сюда.

Князь и боярышня, стоя в горнице, молча созерцали друг друга. Она - ещё не веря удаче, он - уже замышляя нечто…

- Бунко на все четыре стороны отпущу, ты останешься, - порешил Василиус.

- Он должен доставить меня к Мамонам, - объявила Евфимия.

- Или ты - или он! - упрямствовал князь. Всеволожа, стиснув руки на груди, отошла к окну.

- С детства ты - себялюб, себятник. Добр к одному себе, до других нужды нет. Ну на что я тебе, сирота безмужняя? Срам помыслить!

Василиус сел за стол, запустил пальцы в космы.

- Всеми брошен! Всеми пренебрегаем! Мать и Марья за приставами увезены в Звенигород. Брат Иван Андреич Можайский сидит в Твери. Написал ему: «Не изменяй мне в злосчастии». Не изменит ли? Обездружен, как обнажён! Не пристало тебя в друзьях держать - твоя правда. Как всегда, твоя правда! Потому, любя без ума, послушался матушки, не повенчался с тобой. Знал, всегда твоя будет правда, не моя. С детства ты была мне советницей, как потом твой батюшка. Что ж, беги от своего государя, коего назвала единственным великим князем земли Московской…