Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

И вот два тела слились в одно, как в лесу на дереве, где скрывались от бродников. И вновь от возлюбленной пахнет мытелью, как в ночных кустах у Чистых прудов. Опять набралась жару в баенке. И желанные щёчки перевёрнутыми раскалёнными блюдечками жгут ему лицо. И родным алым домиком губки тянутся к нему. И глаза зелёными омутами манят утопиться в них…

- Один Бог ведает, как я тебя ждала. Сказывали, убит. Сама жаждала смерти, чаяла, она нас соединит.

Род не мог слова вымолвить. Сердце его, казалось, пробьёт две грудные клетки, чтобы слиться с её трепетно бьющимся сердцем.

- Сестрица, дозволь братца поцеловать, - вернул обоих в обыденную жизнь хрупкий басок Якима.

Улита оторвалась от Рода. Боярич с отроческой мужской силой обнял его и поцеловал в щеку.

- Братца поцеловать! - передразнила Улита. - Скоро этот братец тебе шурином станет.

- Ой ли? - криво усмехнулся Яким. - А Владимирский князь Андрей?

В груди Рода похолодало.

Девушка с укоризной посмотрела на ехидного отрока.

- Не кажись змеёнышем. Или тебе неведомы мои слезы?

Отрок построжал лицом, ласково дотронулся одной рукой до плеча сестры, а другой до локтя названого братца.

- Батюшка над ней сильничал, - объяснил он Роду. - Изошла она слезьми, покуда не покорилась. Твою смерть доказывали и Петрок Малой, и Дружинка Кисляк, да им веры не было. А когда бродяга именем Клочко потонку описал, как тебя в разбойном стане вешали живым и расстреливали из луков, сестрица более месяца лежала в горячке, потом одеревенела, как кукла, и согласилась стать подмужней женой сына половчанки, этого старого обрубка, да вот срамота с Амелфой… Было бы большое несчастье, да меньшее несчастье помогло.

Род ободряюще улыбнулся сникшей Улите и, резко меняя суть разговора, спросил:

- За что тут был застенок бедной Вевее?

- Не бедной, а блудной, - хмуро произнесла боярышня. - Учуяла рыжая срамница, что дом перевернулся с ног на голову, и надумала задать лататы. Томилка её поймал. Надо ведь доискаться, куда намечала путь. Удалось выдавить: во Владимир!

- Норовница [345] [345] НОРОВНИК - пособник. жениховствующего Андрея, - пояснил Яким.

Улита подняла взор на избранника своего сердца и, видя его сияющим, сама просияла.

- А где Овдотьица? - спросил Род.

Девушка вновь поникла.

- Овдотьицы не стало в ту зиму, накануне коей и тебя не стало с нами, - отвернулся к окну Яким.

Сумерки густели за слюдяным окном.

- Утопла мамушка наша в Чистых прудах, - тихо вымолвила Улита. - Полоскала белье на мостках, поскользнулась и…

- Петрок с Амелфой её сгубили! - вскочил присевший было на сундук Род. - Я упреждал… я знал…

- За что? За что? - спрашивала боярышня.

Род, колеблясь, оглядел сестру с братом. Тяжело расстраивать ставших самыми близкими людей. Ещё тяжелее скрыть от них правду.

- А старая Варсунофья? - с трудом вымолвил он, - Подкараулили, придавили сосной. За то, что невзначай углядела Амелфу с Петроком в ложне боярыниной на одном одре.

- Не верю в такое, - замахала руками Улита.

- Веришь в черноту души мачехи, так уж верь до конца, - заключил Яким.

- Варсунофья рассказала Овдотьице. Их подслушали, - договаривал Род.

Улита закрыла лицо руками.

Яким поднял указательный палец.

- Вот почему глазун батюшку склоняет бежать не в Киев, а во Владимир к Андрею. С Гюргием у них сговор: породу нашу пресечь, вотчину оставить Амелфе. С суздальским владетелем она продолжит висляжничать [346] [346] ВИСЛЯЖНИЧАТЬ - докучать ласками. , глазун же подле неё побоярствует.

- Ты не дорос ещё до таких взрослых мыслей, - остановила брата сестра. - Выдумываешь покруче сказок о страшных чудищах.

Родислав невесело усмехнулся.

- Круты Якимкины выдумки, - произнёс он и добавил весомо: - А нынешняя жизнь, Уля, куда как круче. Овдотьица мне открыла: Петрок, убийца моих родных, бежал в Киев. Оттуда под видом кухаря [347] [347] КУХАРЬ - повар. прислал отравителя. Смерть вашей матушки-боярыни - его грех. А ещё у Ольговича изгой рязанский Владимир истину мне поведал, слышанную от очевидца: Петрок с Амелфой-вислёной в Киеве делил одр, а после сосватал её Степану Иванычу. Вот ныне и рассуди: далека ли от жизни братнина несусветица?

В одрине воцарилось молчание. Улита ходила из угла в угол, хрустя сцепленными пальцами. Яким барабанил по оконнице, с надеждой глядя на свалившегося как с неба названого братца.

Наконец Род к сказанному добавил:

- Петрок подослал в лагерь Гюргия своего обыщика Кисляка. Тот вылгал, будто в порубе с Амелфой и сам Малой. А Степан Иваныч-де готов бежать в Киев к Изяславу. Князь отложил поход. С часу на час нагрянет сюда. Страх что произойдёт!

Улита схватила его сильные руки, как утопающая:

- Родинька, спаси нас, спаси! Совсем не найдусь, что делать…

Род изложил свои замыслы о побеге в Киев. Яким заплескал в ладони. Девушка отпустила юношу.

- Ждите, - приказал он, - Схожу к боярину.

Уходя, он унёс в ушах встревоженный голос отрока:

- Берегись, братец, там злец Петрок!

У двери боярских покоев его остановил громкий разговор.

- Андрей не выдаст своего тестя даже отцу. Ужели надо доказывать? - это басил глазун.

- Недоказуемое как доказать? - скрипел несмазанной глоткой незнакомец. - В черепе у Андрея загадка, а в киевских стенах у Изяслава - заступа. Вот и весь сказ!

- Сбили вы меня с толку оба! - сердито проверещал Кучка.

Тут вошёл Род.

Кучка стоял за своим аналоем, где всегда читывал священную книгу. На сей раз книги не было. Глазун сидел на лавке насупротив. А между ними, расставив ноги, высился красноликий богатырь, будто налитый медью. В нем Род узнал Мамику, виденного однажды в шатре у Гюргия.

Все трое по-разному уставились на вошедшего - Кучка смятенно, глазун испуганно, Мамика непонимающе.

- Ты?.. Кто пустил?.. Как посмел? - задыхался боярин.

- У вас тут полная несторожа [348] [348] НЕСТОРОЖА - непринятие мер к охране. , - объяснил Род. - Дивлюсь такой беспечности. Вот-вот Гюргий по зову Петрока объявится в Красных сёлах.

- Што ты тут лепишь? - шёпотом возмутился глазун.

- Не леплю, а довожу истину, - спокойно поправил Род. - Или запамятовал, что ономнясь [349] [349] ОНОМНЯСЬ - позавчера, третьего дня. посылал Дружинку Кисляка к князю Гюргию? Дружинка твой доложил потонку, будто с боярыней в порубе сидишь, а боярин с семьёй в Киев метит под щит ненавистного Гюргию Изяслава. Князь в сердцах поход - по боку, сам - сюда. Решил: осиное гнездо за спиной оставлять негоже.

Кучка, исказив лик, уставился на Петрока. Мамика, быстро сообразив случившееся, изготовился, аки рысь, к прыжку. Достаточно малого знака боярского, и глазун будет в его лапах.

- Облог! - вскочил тот. - Облог! - И, выбив могучим плечом оконницу, бросился в ночную чернь, как в небытие.