Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые

Поднял глаза на Добрыню, добавил со вздохом:

- Уважаю я тебя, воевода, за разум и храбрость. Но ныне, видно, прав воевода Александр, и пусть будет так, как он сказал. Поклонимся Новгороду. Коли откажет, уйдём в Ладогу да поищем помощи у варягов.

От кормчего Ивашки Пров узнал, что Кузьму взял к себе князь Ярослав. Огорчился Пров. Хотелось повидать друга, рассказать о своих приключениях, да Кузьма теперь далеко, в Киеве, и кто знает, воротится ли когда в Новгород.

Отец решил было отдать Прова в обучение к монаху Феодосию, да не только Пров заупрямился, но и старый учитель заявил решительно: «Дырявый горшок не наполнишь, тако и Прова. Нет уж, голова его мудрёностей не приемлет».

Тысяцкий рукой махнул: «Ладно, пусть повременит маленько, к делу приставлю».

К чему собирался Гюрята приставить сына, тот так и не узнал, ибо привычная новгородская жизнь вскоре снова нарушилась.

Новгородское вече шумело и волновалось. Ещё продолжал гудеть вечевой колокол, ещё глухо вторили на концах кожаные била, а площадь перед детинцем заполнил люд.

Не всякому новгородцу место на вече. Тому дозволено голос иметь, кто двором владел. Однако горло на вече дери, а истинные хозяева здесь бояре и иные именитые люди, им и судьбу вечевую определять.

Стекался народ, не расспрашивая друг друга, для чего званы, знали: князь Ярослав воротился, а с ним дружина при двух воеводах…

Пров запоздал. Бродил с луком за городом, силки на перепела ладил, когда услышал, на вече созывают. Прибежал, перевёл дух, осмотрелся. Площадь полна народу. Протискался вперёд к помосту. Не в затылки людские ему глядеть, хотел своими очами увидеть. Только умостился, как кто-то за рукав потянул. Оглянулся и ахнул. Сбоку Кузька, лик в улыбке расплылся.

- Вот те и раз! - развёл руками Пров. - Я-то и не подумал, что с князем и ты заявишься.

И кинулся тискать друга. А тот отшучивается:

- Эвон, какой медведище вымахал, нагулял силы. Задушишь! Довольно, давай послушаем. Вишь, отец твой на помост поднялся.

Пров отпустил Кузьку, глянул. На помост поднялись Гюрята с посадником Константином, а с ними Ярослав с воеводами Добрыней и Александром.

Побурлило вече ещё малость и замерло, слушает, о чём говорить с ними начнут. А на помосте поклонились на все четыре стороны, и тысяцкий Гюрята речь стал держать:

- Люд новгородский, вестимо ли тебе - князя Ярослава с отчего, киевского стола ляшский король Болеслав изгнал и Святополка посадил!

- Вестимо!

- Князь Ярослав у вас, новгородцы, пришёл защиты искать. Дадим ли? - перекрывая рёв голосов, зычно спросил Гюрята.

Кинул тысяцкий эти слова в толпу и замолк, ждёт ответа. Знает, сейчас должен бы первым выкрикнуть боярин Трифон, староста Словенского конца. Его поддержит купец Остромысл, староста Неревского торгового конца. С ними у Гюряты намедни сговор был, как и что отвечать.

Закрыл рот тысяцкий, а стоявший внизу у помоста боярин Трифон уже вопит:

- Станем в защиту князя, прогоним Святополка с ляхами!

А за ним голос Остромысла:

- Соберём ополчение!

- Пошлём рать! - поддержал люд кончанских старост.

Но тут, нарушая заданный Гюрятой тон, тонкоголосо, по-бабьи, выкрикнул боярин Парамон:

- Ходили ужо! Почто не удержался на княжении?

Толпа услышала, подалась голосами в его сторону:

- Верно речёт боярин, ходили, живота своего не жалеючи!

- Почто мечом не бился с ляхами за свой стол? Зачем город покинул?

Крякнул тысяцкий - экий пустозвон боярин! Брякнул и очи вытаращил, дивуется. И к чему? Не для Новгорода ли он, Гюрята, старается? А коли для Новгорода, то в первый черед для него, боярина Парамона.

Ругнув в душе боярина за то, что не туда поворотил вече, подумал: «Надобно своё слово вставить».

- Люд новгородский! - Тысяцкий напрягся, от злости лицо кровью налилось. - Кто худое о князе Ярославе скажет? Коли и были какие обиды, то обе стороны чинили их. Князь же Ярослав за то, что мы его на стол киевский сажали, по правде новгородской поступил с нами. И мы с той поры Киеву дань не платим. Святополк же, севши в Киеве, сызнова потребует от нас гривны, и станем мы платить ему из лета в лето, как платили при великом Владимире! Так не лучше ли помочь князю воротить стол, и за то свободны от дани будем, либо пусть к варягам уходит?

- Воротим!

- Пошлём ополчение! - дружно закричало вече, позабыв, что оно только что поддерживало Парамона. - Вели скликать рать!

- Скотницы наши обильны, людьми мы богаты, зачем нам варяги, сами прогоним Святополка!

- Мыслю я, - вставил князь Ярослав, - нынешней зимой изготовимся, а по весне и двинемся.

Пусть будет так! - поддержали князя сначала на помосте, а потом и всё вече.

Шумно пирует Болеслав, что ни день, то пьяное разгулье. А тут ещё свадьба подоспела…

На княжьем дворе, где некогда, при великом князе Владимире, выставлялись столы для ближней боярской дружины и пел речистый Боян, кричала и бахвалилась шляхта.

По праву победителя и по уговору со Святополком взял король в жены Владимирову дочь Предславу. Не хотела добром, забрал силой. И Червень, и Перемышль с ближними сёлами тоже ему, Болеславу, отошли…

Пьяно похваляется шляхетское рыцарство, звенит серебряными кубками. С утра и допоздна не поднимаются из-за столов…

День хоть и пасмурный, но не дождливый. К вечеру проглянуло солнце, осветило княжеский терем на холме, заиграло в слюдяных разноцветных оконцах хором, на дорогой посуде, уставленной на столах. Пенится янтарный мёд и розовое вино в ендовах, полным-полно на блюдах снеди. Святополк всё выставил для тестя, благодарит, что посадил князем в Киеве…

Грустно Предславе. Похудела и подурнела она. Предслава жалеет, что не покинула Киев вместе с Ярославом. Звал он её. Но разве думала княжна, что коварство Святополка падёт и на неё…

Локоть Болеслава упирается Предславе в бок. Она пробует отодвинуться, но с другой стороны ненавистный Святополк. Он то и дело покрикивает на отроков, рушником вытирает вспотевший лоб. Отроки волокут из глубоких подвалов липовые, замшелые от долгого хранения бочки, мечут на столы яства. Болеслав громко смеётся, и его большой живот колышется, толкает стол. Стол качается, и вино из кубков плещется на белую льняную скатерть.

Шляхта гомонит, выкрикивает здравицы в честь короля, ест и пьёт без меры. Под столами собаки грызут кости, ворчат.

Поодаль от Святополка уселись бояре: Путша с Горясером да Тальц с Еловитом. Меж ними воевода Блуд бородой в стол уткнулся, зевает. Скучно воеводе, не понимает, о чём ляхи говорят. Хмель ударил в голову Блуду, вскочил, стукнул кулаком о стол: