Сергей Решетов - Гильотина для Фани. Невероятная история жизни и смерти Фани Каплан

Теперь можно было начинать, и он нажал на кнопку «пуск». Загудел проектор, затрещала перфорация плёнки. Ему вдруг стало непривычно легко, как будто его тело лишилось своего веса, а на душе было светло и радостно, так бывает в дни святой Пасхи, когда прощаются большие и малые грехи твои. Трещала перфорация плёнки, по экрану бегали люди и неожиданно изображение стало идти медленно и тягуче, пока не остановилось вовсе. На этом стоп-кадре молодой и лихой Семёнов, с капельками пота на лбу, целился из пистолета в маленького лысого человека. Это тогда он поклялся железному Феликсу умереть за новый строй. Но тогда умереть не вышло, как не случилось этого и на фронте и ещё много раз за всю его долгую жизнь. И теперь, где-то там, в небесной канцелярии решили – свой лимит удачи генерал израсходовал полностью. Пора! Последнее, что увидел Владимир Иванович в своём затухающем сознании – это полустёртое временем лицо девушки в будёновке, которую он всегда помнил и любил всю свою жизнь.

Кинопроектор заклинило, плёнка провисла и коснулась раскалённой, треснувшей линзы проекционного фонаря. Сначала она плавилась, потом, вдруг, вспыхнула, и огонь, как по бикфордову шнуру побежал наверх к рулону. Загорелась скатерть, старый деревянный стол, огонь мгновенно, как изголодавшийся, ненасытный зверь, набросился на свою добычу – полыхали стены и потолок, пол и книжные полки. Старый дом занялся весь сразу, словно его подожгли одновременно со всех сторон. Через час рухнула крыша, затем стены. Всё было кончено.

Среди дымящихся останков дома, на своём металлическом кресле сидел обуглившийся чёрный силуэт генерала с впаянной в грудь золотой звёздой Героя. Он сидел прямо, как железный канцлер, одна рука была вытянута вперёд, так, будто он только что закончил руководить этой своей операцией, длинною в целую жизнь. Огромный остроухий пёс с лаем носился вокруг пепелища и горстка прибежавших соседей боялась даже близко подойти к дому. Наконец Лорд, кажется, понял, что охранять ему больше некого. Он сидел на краю пепелища и выл прощальным, страшным воем. Больше оплакивать генерала было некому.

А в это самое время, где-то очень далеко от посёлка писателей (здесь нужно учитывать временные пояса) в доме, вокруг которого искрилась и горела на солнце изумрудная трава, а на пальмах сидели и пели райские птицы фантастических раскрасок, отворилась из дома дверь и на лужайку выбежали с криком и смехом мальчик и девочка. С первого взгляда было видно, что они «двойняшки». Но только голова мальчишки была белой и кудрявой, а девочка была жгучей брюнеткой, как говорили родители – «пошла в бабулю».

– Адам, – кричала из дома Дора, чем ты таким важным занят? Помоги бабушке, я занята!

Она приводила себя в порядок у зеркала, перед тем, как ехать на работу в посольство.

– Адамчик! – на весь двор кричала в свою очередь Фани, какое сегодня число?

– 30-е августа, тётя Фейга, – так звал он её до сих пор, – а какой год на дворе, Адамчик?

– 1968!! Тётя…Адам брился, нервничал и тоже, как и Дора опаздывал на службу.

– Адамчик! Там, в моём старом ридикюле, лежит моя шляпка с вуалеткой, я хочу сегодня её надеть.

– Но ведь жарко сегодня, тётя Фейта!

Если всю эту перепалку помножить на споры и крики детей во дворе, то свалка эта вполне себе походила на утро в каком-нибудь одесском дворике.

– Адам, да помоги же ты бабуле! – кричала Дора из дома.

Адам вывез Фейгу в кресле во двор, по дороге, на ухо, рассказал ей свежий «неприличный» анекдот, они дружно посмеялись, Адам поцеловал Фейгу и убежал. На лужайке дети гоняли мяч, поскольку в этой стране было два Бога – футбол и карнавал.

– Бабуля! Бабуля, скажи Димке, пусть отдаст мне мяч, я же девочка! – верещала маленькая Натали.

– Попробуй сама отобрать, – говорила ей Фейга, – в жизни тебе придётся всё завоёвывать самой.

Фейга Ройтблат была уже практически слепа и воспринимала мир только на слух. Она подняла вверх, к солнцу невидящие глаза в чёрных очках.

– Да, Адамчик прав, сегодня будет жарко.

– Бабуля! Бабуля, – вопила Натали, – а что это у тебя за шляпка, дай померить!

Фани аккуратно сняла шляпку незабвенной своей подруги Екатерины Ставской, и на ощупь надела её на головку Натали.

– А теперь иди в дом, пока мама с папой на работе, примерь её туфли на каблуках, я в детстве тоже так делала, и даже можешь немного подкрасить губы. Потом придёшь и покажешься мне во всей красе. Может быть, когда-нибудь ты станешь натурщицей и великие художники будут тебя рисовать, или будешь демонстрировать платья, как показывают по телевизору.

Девчонка заверещала от восторга, показала брату язык и пулей понеслась в дом. Мальчик бросил мяч, подошёл к Фейге, положил свою кудрявую голову ей на колени и, как щенок, потёрся о её руки.

– Не обижай сестру, Дмитрий, ты мужчина и должен защищать её всегда, обещаешь мне?

– Хорошо, Фейга, – так с рождения, на «ты» звал он её всегда, – я тебя люблю, бабуля, – прошептал он, схватил мяч и побежал за дом, туда, где стояли маленькие футбольные ворота, но не только они манили сюда Дмитрия и Натали.

Здесь была маленькая дверь, которая вела в подвал, а подвал этот хранил страшную тайну. Дмитрий через окно, знаками позвал сестру и они, взяв фонарики, спустились по бетонным ступеням вниз, где и стояла, накрытая старым, истлевшим зипуном их «страшная тайна». Они сбросили зипун и зверюшка, увидев эти огромные, восторженные детские глаза, тоже заверещала от радости. Её черные глаза-бусинки засверкали и она встала на задние лапки.

– Привет, – постучала по шару Натали, – как ты там, «крысюк»?

И они весело рассмеялись. «Крысюк» пропищал в ответ что-то восторженное и сделал полный круг, словно цирковой мотоциклист, по своей сфере, как собачонка улёгся на животик и положил на розовые лапки голову. В подвале было очень прохладно, почти холодно, зато наверху солнце уже палило нещадно.

Фейга подняла свои незрячие глаза навстречу этим жарким лучам и увидела евпаторийский берег – Дмитрия, Катю, Абрашу и Серёжу Абросимова, который на её изумлённых, тогда ещё зрячих глазах, подписывал свою новую картину – «Предчувствие», кажется, так она называлась. Шаланда уплывала в море, но на её борту никого не было видно, а сквозь парус просвечивал кроваво-красный диск солнца. И она вдруг увидела себя на этой шаланде и поняла, что отправляется в далёкое путешествие, из которого она вряд ли скоро вернётся. Шаланда уходила всё дальше в море, и родные и любимые лица на берегу постепенно размывались и становились невидимыми.

Смеясь, из дома выбежал Дмитрий

– Фейга, посмотри! Она идёт, как на костылях!

Натали шла, как на пружинах, и ноги её подгибались, шляпка сидела «набекрень», а губы были размалёваны маминой помадой до ушей. Мальчик первый подошёл к Фейге, увидел её бессильно, словно плети, висящие руки и подбородок, который уткнулся в грудь, прошептал сестре