Михаил Волконский - Жанна де Ламотт

Синий озабоченно покачал головой и ответил, что сам ничего не может поделать, но что он должен обо всем доложить Белому.

На счастье Жанны, доклад у Белого как раз был в день приезда ее, и Синий повез ее прямо к нему.

Белый, название которого, как заметила Жанна, вполне подходило к нему, потому что волосы его были белы как серебро, не выказал ничего по поводу неожиданного приезда Жанны. Она приготовилась к тому, чтобы защищаться от его упреков, зачем явилась незванной, приготовившись высказать в красноречивой речи все, чем, по ее мнению, было обязано ей общество, которое могло по ее указанию получить большие деньги, и не ее вина, если общество не дало ей самой действовать, а повело дело само и ничего не сделало толком.

Но все эти приготовления вышли совершенно напрасными. Белый встретил Жанну совершенно бесстрастно, расспросил, как она перенесла дорогу и, узнав, что она приехала с княгиней Гуджавели, поинтересовался спросить, сохранила ли княгиня связи в Петербурге.

Узнав об этих связях, Белый предложил Жанне остаться в Петербурге под видом жены дука дель Асидо, князя Сан-Мартино, брат-де которого, младший дук дель Асидо, князь Сан-Мартино, только что приехал в Петербург вместе с молодой женою. Эта молодая русская княгиня, но знает в Петербурге очень немногих, и дук, ее муж, будет очень рад, если Жанна под видом его невестки при помощи княгини Гуджавели представит его жену в высшем обществе.

Жанне очень понравился предложенный ей титул, она сомневалась только насчет самого дука – согласится ли он предоставить ей это звание?

Белый сказал, что ее это не касается и что в отношении дука он все берет на себя.

Жанна поняла, что дук Асидо, князь Сан-Мартино, вероятно, сам принадлежал к обществу восстановления прав обездоленных, но ей это было совершенно безразлично, если тот, кто носил этот титул, соответствовал ему по своим манерами и по обстановке своей жизни.

Жанне нетрудно было уговорить княгиню Гуджавели, делавшую все, что она только желала, переехать в дом, занимаемый дуком и его женой, и согласиться выдавать Жанну за невестку дука.

Ламотт объяснила, что дук по старой дружбе готов выручить ее из затруднения, так как знает, что ей под своей фамилией нигде нельзя появляться.

Объяснение было очень мало правдоподобно, но простоватая княгиня, до пожилых лет сохранившая наивность институтки, поверила ему, главным образом потому, что это объяснение дала ей Жанна, в которой она души не чаяла…

И вот Жанна, с княгиней, переехала на Фонтанку, в дом, занимаемый дуком. Им отвели в нижнем этаже помещения целую квартиру.

Сам дук не оставлял желать ничего лучшего в смысле своей внешности и манер. Высокий, стройный, с густочерными, как и должно быть у итальянца, лоснящимися волосами, он был одет и держал себя безукоризненно, со спокойствием, уверенностью и вежливостью аристократа… На вид он казался несомненно старше своей жены, однако трудно было определить это с точностью, даже трудно было определить приблизительно его годы.

Жена дука была красива, умна, говорила по-французски, умела одеваться с большим вкусом и никогда ни в чем не проявляла ни малейшей тени вульгарности. Это было все, что требовалось от женщины в ее положении.

Жанна сразу же поняла и оценила, что такую женщину нетрудно будет ввести в общество.

Относительно дома дука и его обстановки тоже ничего нельзя было сказать. Дом был убран с изысканной роскошью, солидный и полон слуг в ливреях с замысловатыми гербами.

Все было хорошо, и Жанна должна была быть довольна, хотя, конечно же, Петербург нельзя было сравнить с Парижем, о котором она всегда мечтала. Но все-таки и в Петербурге жили недурно, в особенности, в доме князя Сан-Мартино.

В первые дни после приезда Жанна занималась приведением в порядок своего туалета, что всегда приятно женщине, каких бы лет она ни была. Нужно было покупать материи, заказывать, примерять, и Жанна, хотя и говорила, как все женщины в подобных случаях, что страшно устает и терпеть не может этого, почти с ребяческой радостью покупала, выбирала и примеряла. Ни Белого, ни Синего она не видела и ничего не могла предпринять относительно дела.

Наконец платья были готовы.

Княгиня Гуджавели отправилась делать визиты и возобновлять знакомства. В особенности она рассчитывала на дружбу со своей институтской товаркой фрейлиной Пильц фон Пфаль.

Жанне пока некуда было ехать в ее новых нарядах, и, кажется, кроме всего прочего, это было главной причиной почему она отправилась к Николаеву. Она надеялась на свою ловкость и опытность в переговорах и думала, что эти переговоры с молодым человеком, каким был Николаев, могут увенчаться успехом. Во всяком случае, она хотела начать с этих переговоров и, если они не удадутся, дальше действовать по усмотрению.

И вот с первого же ее шага оказалась полная неудача, и все комбинации Жанны были разбиты. Саша Николаич был огражден, как щитом, письмом кардинала де Рогана к аббату Жоржелю и являлся неуязвимым не только со стороны официальной, так сказать, правды, поддержанный судом и законом, но и со стороны правды внутренней, то есть чести и справедливости.

Такой неудачи так сразу Жанна никак не ожидала, а, между тем все ее расчеты и надежды рушились как карточный домик, и исчезали, как исчезают воздушные замки мечтательного человека при первом же столкновении с действительностью.

Действительность же для Жанны была неумолима и беспощадна, и она убедилась, что напрасно приехала в Петербург, что все хлопоты и вынесенные тяготы пути были излишни, что ее песенка спета и что лучше было бы оставаться в Крыму и надеяться, чем перерезать всю Россию с юга на север, чтобы убедиться, что никакой надежды больше нет…

Конечно, понятно, в каком состоянии вышла Ламотт от Саши Николаича и в каком состоянии вернулась домой.

Там, в первой приемной комнате ее помещения, ее ждал старик, которого она знала под именем Белого. Когда Жанна вошла и остановилась, не поднимая вуали, он оглядел ее и спросил с никогда не покидавшей его улыбкой:

– Ну, как здоровье господина Николаева?

Жанна вдруг откинула вуаль и сделала шаг вперед. В этом вопросе старика ей послышалось вдруг нечто, говорившее ей, что еще не все потеряно.

– Откуда вы знаете, что я была у господина Николаева? – проговорила она..

– Сначала успокойтесь, сядьте! – тихо и внушительно проговорил старик. – Узнать, что вы ездили к Николаеву, было нетрудно, потому что вы справлялись, где его найти и где он живет. К тому же, поверьте, если бы обществу могло повредить ваше посещение Николаева, я сумел бы сделать так, чтобы вас не допустили к нему.

– Значит, вы хотите сказать, – с живостью воскликнула Жанна, – что я ничего не испортила или не могла испортить и что еще не все проиграно?