Михаил Волконский - Жанна де Ламотт

После обеда десерт заключался в том, что все отправились во фруктовый сад, довольно своеобразный. Этот сад состоял из елок, росших в грунте и увешанных всякого рода фруктами, какие только вызревали в огромных графских оранжереях. Гости срывали плоды и кушали.

Все эти «чудеса в решете» развлекли и рассеяли Сашу Николаича настолько, что он в первое время забыл даже цель своего приезда на праздник графа и искренне веселился, участвуя в забавах и чувствуя себя молодым и здоровым, потому что и в самом деле был и молод и здоров.

В течение всего дня выходило как-то так, что Лидочка-графиня обращала свое внимание преимущественно на него, а сам он был как-то ближе к Наденьке Заозерской и все время чувствовал ее; хотя за обедом не он приносил ей блюда, но и он, и она чувствовали, что этого им и не нужно. А во фруктовом саду Саша Николаич все-таки сорвал висевший выше всех персик и отдал его Наденьке. Это было особенно мило с его стороны, потому что Наденька очень любила персики.

Прогулкой во фруктовом саду собственно закончился «сельский праздник», и вечером должен был начаться обыкновенный большой бал.

Перед этим балом гости были приглашены в большой дом, где могли в отведенных помещениях привести себя в порядок, вымыться и освежиться.

И вот только когда Саша Николаич, вымытый и освеженный, вошел в большой зал, три широкие стеклянные двери которого были отворены на выходившую на Неву веранду, он заметил на ней ту самую княгиню Сан-Мартино, которая была у него и которая представлялась Оресту, разумеется спьяну, госпожой де Ламотт.

Госпожа де Ламотт не могла быть у графа Прозоровского не потому только, что она умерла и уже больше не существовала в живых, но и потому, что Ламотт никогда бы не могла попасть сюда! В этом Саша Николаич был убежден!

Он до некоторой степени удивился и вместе с тем обрадовался, увидев с этой княгиней рядом восточную – другую, которая приехала сюда вместе с Наденькой Заозерской и с которой была и теперь Наденька. Саша Николаич направился к ним и поклонился княгине Сан-Мартино как знакомой, и тут же пригласил Наденьку на первый танец.

Княгиня Сан-Мартино держалась холодно, прямо и настолько величественно, что Саша Николаич мог только подойти к ней и почтительно поклониться. Она ответила ему церемонным поклоном, по которому никак нельзя было судить, узнала ли она его, Александра Николаевича Николаева, к которому приезжала для переговоров, или просто как одного из целого ряда ей представленных молодых людей. Сама она с Сашей Николаичем не заговорила, а он не счел себя вправе начать первым разговор с такой важной дамой.

Когда раздались звуки оркестра и Саша Николаич пошел с Наденькой танцевать, первое, о чем он спросил ее, было – знает ли она княгиню Сан-Мартино?

Наденька объяснила ему, что княгиня Сан-Мартино – приятельница княгини Гуджавели, которая даже живет вместе с нею, в доме дука дель Асидо Сан-Мартино.

– А самого дука вы знаете?

– Да, я была представлена ему.

– Он здесь сегодня?

– Да… вон он, стоит в дверях рядом с Аракчеевым и, кажется, со шведским послом.

Саша Николаич взглянул по тому направлению, по которому указывала Наденька, и увидел осанистого, одетого во все черное, как одевались все представители дипломатического корпуса, человека с густыми черными волосами, с резкими чертами лица, свободно и просто разговаривавшего с представителем шведского королевства и с всесильным Аракчеевым.

– Вот этот черный и есть дук дель Асидо?.. – переспросил Саша Николаич у Наденьки. – Так ведь он кажется немного молодым для того чтобы быть мужем княгини, которую мы сейчас оставили?

– Да ведь это – жена его брата, старшего… его здесь нет… а у этого дука жена молодая и удивительно красивая! – Наденька оглянулась во все стороны и, не найдя, сказала Саше Николаичу: – ее не видно, но потом вы увидите ее, я вам покажу, какая она красивая!.. Она к тому же русская…

«Так вот значит что! – догадался Саша Николаич, значит, Орест вовсе не все перепутал!.. Существует и молодая княгиня Сан-Мартино, в которой он якобы узнал бывшую воспитанницу своего отца!..»

Саша Николаич, разумеется, отлично помнил красавицу-Маню, которую он знал воспитанницей титулярного советника Беспалова, когда снимал у него комнату. Тогда она сильно нравилась ему и он даже сделал ей формальное предложение, но она отвергла его, не потому, что не любила его или слишком мало знала, но, как она откровенно призналась ему, потому лишь, что он был беден тогда и незначителен, а она хотела для себя в жизни и богатства, и значения. Очевидно, став женой дука дель Асидо Сан-Мартино, она добилась и того, и другого.

Теперь дук приобретал для Саши Николаича двойной интерес и значение, если Орест не ошибся, узнав в княгине бывшую воспитанницу своего отца. И теперь уже Саше хотелось, чтобы быстрее кончился танец, который он танцевал с Наденькой, чтобы он мог поскорее пойти и поискать по залам эту бывшую Маню и проверить, действительно ли это она.

Наконец, танец кончился и Саша Николаич, отведя Наденьку на ее место на террасе, пошел внимательно оглядывать гостей.

На террасе ни одной дамы, похожей на его прежнюю знакомую Маню, не было, в зале – тоже.

Николаев обошел зал два раза, направился в гостиную, но и там не обнаружил той, которая интересовала его.

Он уже отчаивался, решив, что Оресту пригрезилось, но, случайно заглянув из большой гостиной в угловую диванную, остановился пораженный, словно прикованный к месту. Княгиня Сан-Мартино была тут!

Она стояла вполоборота к двери, в которой остановился Саша Николаич, и разговаривала с молодым лейб-гусаром, блестевшим своей красивой, немного театральной причудливой формой.

Княгиня стояла так, что Саша Николаич мог видеть лишь часть ее лица; однако, он узнал ее не только по лицу, но и по всей фигуре, по прическе и манере держаться. Она вся была новой, но и вместе с тем совсем такой же, какой знал ее Саша Николаич. Только тогда он видел ее в скромном, неизменно простеньком платье из коричневой материи, теперь же на ней был наряд, составлявший до некоторой степени чудо искусства кройки и шитья, последний, настоящий «крик моды», пришедший непосредственно из Парижа.

Платье было очень незамысловато сшито, но эта-то незамысловатость и придавала ему особенную ценность. Оно плотно облегало фигуру, как носили тогда, обрисовывая при малейшем движении княгини формы ее, наподобие древнегреческого хитона.

Высоко перехваченная талия необыкновенно красиво выделяла ее природную стройность.

Само платье на княгине было воздушное, газовое, легкое, как облако, тающее в высокой лазури, как бы подернутое голубоватым налетом, отливавшим нежною тенью на бледно-розовом шелковом чехле.