Михаил Волконский - Жанна де Ламотт

Княгиня стояла и свободно разговаривала с лейб-гусаром. Саша Николаич остановился будучи пораженным ею и вместе с тем не зная, подойти ему к ней или нет?

Он знал теперешнюю княгиню Сан-Мартино в то время, когда она была воспитанницей титулярного советника Беспалова. Когда жил в обществе полупьяного Ореста и слепого Виталия. Он подумал, что, вероятно, ей теперь будет неприятно вспоминать об этом времени, а увидев его, она, конечно, должна будет вспомнить все. Уж слишком велика разница между их положением, и в каком она находилась тогда и оказалась теперь, чтобы Саша Николаич мог воспользоваться (он это чувствовал) своим прежним знакомством с нею, и подойти теперь к ней не будучи представленным ей вновь…

Говорят, если издали смотреть на кого-нибудь пристально, то тот непременно обернется. Саша Николаич не знал, насколько справедливо это вообще, но в данном случае должен был признать полную верность такого наблюдения. Он пристально смотрел на княгиню Марию, и она обернулась.

Она обернулась, увидела Сашу Николаича и улыбнулась ему так, словно они только вчера расстались как добрые, хорошие знакомые.

«Не бойтесь, подходите, я рада вас видеть», сказала ему эта ее улыбка…

Он поспешил к княгине Марии; она кивнула головой лейб-гусару, как бы давая понять, что их разговор закончен, и повернулась к Николаеву.

– Княгиня, вы узнали меня? – спросил он, особенно упирая на ее титул.

– Я очень рада видеть вас, – сказала она искренне, насколько можно было судить, – я даже искала с вами встречи сегодня… Я думала, что вы должны быть тут, но не видела вас…

Это почему-то необычайно польстило Саше Николаичу. Он не обинуясь почувствовал от этих слов княгини такое удовольствие, словно его, как говорится, «рублем подарили».

– Вы, вероятно, были, – заговорил он, волнуясь, – все время среди важных гостей, а я не имел права подойти к ним.

– Пойдемте, я представлю вас мужу, – сказала княгиня Мария, направляясь в залу.

Здесь как раз навстречу им шел дук со шведским послом, и княгиня остановилась чтобы они подошли к ней.

– Прекрасный праздник, не правда ли, княгиня? – подходя к ней, сказал посол с таким видом, точно изрек тезис государственной мудрости.

– Да, да, – ответила княгиня, не столько словами, сколько поклоном головы, улыбкой и взглядом своих больших черных глаз, а затем, обернувшись к мужу, назвала Николаева и познакомила их.

Дук с важной любезностью раскланялся с Сашей Николаичем и пригласил его бывать у них просто и свободно, как самого обыкновенного молодого человека, словно не имел никакого дела к нему по поводу расписки кардинала. Потом он взял под локоть шведского посла и пошел с ним дальше.

– Да, генерал Аракчеев думает, кажется, что все орлы – двуглавые птицы, – сказал он тому, видимо, продолжая начатый разговор.

Они оба рассмеялись.

Снова загремела музыка, стали танцевать вальс.

Николаев пригласил княгиню и едва успел закончить с нею тур как ее уже ожидал лейб-гусар, а за ним новые и новые кавалеры.

Княгиня Мария танцевала все время.

Саша Николаич ради нее забыл всех остальных и напрасно Лидочка-графиня ждала, что он подойдет к ней, и злилась, а Наденька Заозерская скучала и томилась на террасе, сидя возле восточной княгини. Николаев безотчетно, сам того не сознавая, все время смотрел только на княгиню Марию, следя за нею.

Он пригласил ее на мазурку, в сущности думая, что это безнадежно, потому что она уже, наверное, приглашена на этот танец, и, к своей радости, узнал, что княгиня ни с кем еще не танцует и будет танцевать с ним.

Это преисполнило его и гордостью, и радостью. Он почувствовал себя точно стал ступенью выше в общественном положении, и ему казалось, что и другие были того же мнения.

По крайней мере, Лека Дабич, спросил его мимоходом, с кем он танцует мазурку, и, получив ответ, что с княгиней Сан-Мартино, сделал такое лицо и так сказал «ого!», что Саша Николаич понял, как это хорошо, что он танцует с княгиней.

Лидочка-графиня отказала троим мазурку, уверенная, что Николаев непременно пригласит ее, и в последнюю минуту, увидев, что Саша Николаич уже становится в пару с княгиней, вынуждена была принять приглашение какого-то неловкого кавалера, до сих пор не нашедшего себе дамы. Она решила, что Николаев сердится на нее за что-нибудь и тщетно ломала себе голову, что бы это могло быть.

А Наденька Заозерская и вовсе осталась без кавалера. Никто не пришел ее искать на террасу, да и некому это было сделать, кроме Саши Николаича. А он был увлечен возобновленным знакомством с княгиней.

Это было тем более обидно для Наденьки, что именно сегодня весь день, во время веселого праздника, чувствовала, что Саша Николаич относится к ней так, как она этого желала в своих мечтах.

Сам же Саша Николаич искренне забыл в этот вечер и о Лидочке-графине, и о Наденьке Заозерской и был счастлив тем, что танцует с красавицей-княгиней.

Они все время разговаривали – о чем? – ни он, ни она не смогли бы, вероятно, отдать себе отчет, но это было чрезвычайно весело им.

Словом, после мазурки, которую Саша Николаич протанцевал с княгиней, он оказался влюбленным в нее, как шестнадцатилетний кадет.

На другой день после праздника у графа Прозоровского княгиня Мария со своим мужем, дуком Иосифом дель Асидо, сидела у себя в саду, в укромном уголке, где тень листвы защищала их от солнца, которое палило в этот день как будто желая доказать, что оно и в Северной Пальмире может быть таким же жарким, как и в Италии…

Да и весь этот уголок и по планировке сада, и по растительности был нарочно устроен так, чтобы он был похож на итальянскую природу.

Белые северные березы, заменяющие тут пальмы, хвоя были убраны отсюда; фон зелени составляли дубы, а на них вырисовывались темные кипарисы, посаженные в грунт, апельсиновые деревья, расставленные в кадках, и целые группы латаний.

У мраморного стола, на котором мозаикой был изображен круг со знаками зодиака, была мраморная, наподобие римской, скамейка, покрытая красной шелковой подушкой, на этой скамейке полулежа сидел дук Иосиф, а против него в раскидном кресле, с шитой золотом подушкой в ногах, сидела княгиня Мария, его жена. Они медленно и лениво разговаривали.

Дук спрашивал, как она себя чувствовала после вчерашней усталости на празднике и успела ли отдохнуть? Самому ему не удалось сделать это, потому что у него были дела и он сегодня должен был встать в седьмом часу утра, раньше обыкновенного, хотя и обыкновенно-то он поднимался всегда, зимой и летом, – в семь.

– Я потому с удовольствием и устроился здесь, – сказал он, – что чувствую утомление и рад побыть в покое хоть немного!.. Нам так мало удается быть наедине здесь в последнее время!.. – он улыбнулся жене. – Ну, что вчера Николаев?..