Василий Ян - На крыльях мужества

Все закричали:

— Да здравствует наш новый Искендер, великий шах-ин-шах могучего Хорезма!

Хорезм-шах опустился на трон, держа старый меч перед собою. Все подходили к нему, сложив руки на животе, и, целуя край одежды шаха, говорили ему льстивые речи о его прозорливости, смелости и о предстоящих великих победах.

Джелаль-эд-Дин стоял хмурый и безмолвный. Тимур-Мелик вполголоса его спросил:

— Что ты загрустил? Скажи и ты отцу какой-нибудь привет!

— Я бы ему сказал поговорку наших стариков: «Не говори, что ты силен, — нарвешься на более сильного. Не говори, что хитер, — нарвешься на более хитрого». Чтоб идти в поход…

Ему не пришлось докончить. На площадку вбежал слуга, тихо, на цыпочках подошел к векилю и что-то шепнул ему на ухо. Векиль прошептал несколько слов Джелаль-эд-Дину. Тот громко обратился к Хорезм-шаху:

— Прости, хазрет, что я прерву твою беседу. Явились во дворец три неведомых чужестранца и очень гордо и заносчиво требуют, чтобы ты немедленно их принял.

Хорезм-шах нахмурился, гневно сдвинув брови:

— Но кто они? Кем посланы? Из какой страны явились?

Слуга упал на колени и дрожащим от страха голосом, при общей тишине, сказал:

— Прости, хазрет, прости за дерзкие слова. Они твердят, что приехали с нашей границы, как послы грозного владыки мира, непобедимого царя монголов Чингисхана.

Один из кипчакских ханов воскликнул:

— Степной хвастун! Таких послов надо с позором гнать обратно!

Тимур-Мелик спокойно заметил:

— Зачем спешить? Сперва надо разузнать, кто они и чего хотят.

Другие ханы зашумели.

— Посмотрим на лгунов, степных фазанов, а потом разделаемся с ними!

Хорезм-шах, уже собиравшийся уходить, снова опустился на трон:

— Пусть чужестранцы придут сюда! Я хочу их увидеть.

Слуга быстро удалился. По указанию Тимур-Мелика музыканты заиграли приветственный марш. На площадку поднялись три невиданных раньше иноземца. В синих, до пят, шубах, подбитых лисьим мехом, в собольих шапках, с кривыми саблями на поясе, они стали перед троном гордые, не склоняясь, как делали обычно все посетители, перед шах-ин-шахом.

Один из иноземцев сказал:

— Великий Чингисхан, победитель всех монголов, отправил наше чрезвычайное посольство к тебе, преславному владыке Хорезма, чтобы завязать узел дружбы и доброжелательного соседства. Он присылает тебе подарки и приказал заявить такие слова… Разреши прочесть это его послание…

— Читай!

Посол развернул пергаментный свиток с привешенной синей восковой печатью и стал читать:

«Я разорил Китай и заставил передо мной склониться его могучего владыку. Я покорил множество народов. Я собрал в своей ладони все земли беспредельной Азии. Сегодня я дошел до твоей границы. Если ты хочешь быть со мной в мире, открой твои границы для моих купцов и торговых караванов, а я разрешу твоим купцам свободно торговать в моих землях. Я предлагаю тебе, мой любезный сын, мою дружбу…»

Хорезм-хан гневно вскочил и стукнул мечом:

— Что ты сказал? Как смеет этот ничтожный, безвестный хан называть меня своим «любезным сыном»? Это я, шах-ин-шах, могу назвать твоего дерзкого владыку своим сыном, если пожелаю и он этого заслужит. Я требую к себе почтения и не разговариваю с наглыми! Гоните прочь этих безумных послов степного выскочки!

Хорезм-шах выхватил из рук посла письмо Чингисхана, разорвал и, бросив клочки ему в лицо, быстро удалился, сопровождаемый векилем, во внутренние покои дворца.

Кипчакские ханы волновались и кричали:

— Смерть дерзким! Рубите их! Пусть их каган увидит, можно ли оскорблять нашего великого шах-иншаха!

Один хан бросился на читавшего письмо посла и ударом меча свалил его с ног.

Джелаль-эд-Дин вмешался и, подняв меч, загородил двух монгольских послов:

— Безумные! Остановитесь! Разве вы не помните закон: «Посла не душат, посредника не убивают». Я беру их под свою защиту. Пусть их бережно, под охраной, доставят на границу.

Тимур-Мелик тоже обнажил меч:

— Я позабочусь, чтобы они безопасно вернулись к своему владыке.

Джелаль-эд-Дин приказал:

— Слуги, возьмите тело мертвого иноземца и передайте шейх-уль-исламу для достойного погребения… Какой бессмысленный удар! Какое ненужное убийство! Оно нам теперь грозит ураганом страшных бед…

В верховьях Черного Иртыша, среди зеленой степи, у подножья одинокого кургана, стоял большой желтый шелковый шатер с золотой маковкой в виде рогатой головы яка. Он был отобран Чингисханом у китайского императора. Позади шатра блистали белыми войлоками две большие юрты, обтянутые пестрыми ковровыми дорожками. В юртах помещались последняя молодая жена Чингисхана красавица Кулан-Хатун с малолетним сыном и ее служанки-китаянки.

Перед желтым шатром, на выметенной площадке, горели постоянные огни на сложенных из камней двенадцати жертвенниках. Между этими огнями должны были проходить все, являвшиеся на поклон к великому кагану. Этими огнями, как объясняли завывавшие заклинания шаманы, очищаются преступные замыслы и отгоняются злые джинны, вьющиеся невидимо вокруг злоумышленника.

С одной стороны шатра был привязан к литому золотому приколу белый жеребец Сэтэр. У него были огненные глаза и белая шерсть по черной коже. Ни один человек не садился на него. Во время походов Чингисхана, как объясняли знающие, на этом белоснежном жеребце Сэтэре ехал невидимый могучий бог войны Сульдэ, покровитель войска монголов, который вел их к потрясающим победам.

По другую сторону шатра стоял всегда оседланный широкогрудый жеребец Найман, любимый боевой конь Чингисхана, светло-рыжий, с черными ногами и хвостом и черным ремнем вдоль хребта, — потомок диких степных лошадей.

Возле священного коня Сэтэра было воткнуто в землю высокое бамбуковое древко с белым девятихвостым знаменем и с изображением беркута, держащего в когтях коршуна. А невдалеке, в ограде, находились отборные кобылицы с жеребятами. Их каган держал при себе, чтобы всегда иметь свежий, пенящийся кумыс.

Вокруг кургана расположились три кольца дозорных телохранителей-тургаудов. Вооруженные, в кольчугах и железных шлемах, они следили, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к священному шатру повелителя монголов.

А дальше, в степи, широким кругом рассыпались черные монгольские юрты и рыжие тангутские шатры: это был личный стан — лагерь тысячи избранных телохранителей на белых конях. В эту охрану входили только сыновья знатнейших ханов. Из них каган выбирал наиболее сметливых, смелых и назначал их начальниками отрядов.

Еще дальше раскинулись другие станы, они тянулись по степи и уходили к покрытым густым лесом голубым горам. Между станами паслись верблюды, быки и табуны разношерстных коней. Конюхи с гиканьем скакали, размахивая шестами с арканами, и следили, чтобы кони разных табунов не смешивались или не приближались к косякам кобылиц с жеребятами.