Василий Ян - На крыльях мужества

Возле трона появился другой писец с калямом, чернильницей и чистым листом пергамента. А Чингисхан, сощурив злые глаза, все молчал, смотря в одну точку. Затем он повернулся к писцу.

— Напиши так: «ТЫ ХОТЕЛ ВОЙНЫ — ТЫ ЕЕ ПОЛУЧИШЬ!..» Печать!

Он схватил золотую печать, смоченную синей краской, и приложил ее к письму. На пергаменте появился оттиск:

Бог на небе. Каган — божья мощь на земле,

Повелитель скрещения планет [19] Скрещение планет. По астрологическому учению того времени каждый человек имеет свою планету-покровительницу. От скрещения хода планет разных лиц происходят перемены в их судьбе. .

Печать владыки всех людей.

И в безмолвии затаивших дыхание гостей Чингисхан вдруг заревел боевой клич монголов, бросающихся в атаку:

— Кю-ур! Кю-ур! Кю-ур!

Узнав голос хозяина, заржали привязанные за пологом шатра любимые жеребцы Чингисхана. Через несколько мгновений во всех концах лагеря стали перекликаться монгольские кони.

— Письмо отослать… на мусульманскую границу… Гонцу дать охрану… Триста всадников…

Писец вышел из шатра, а каган, обратившись снова к сидевшим, заговорил ласковым, мурлыкающим голосом:

— Скоро в мусульманских землях мы повеселимся. Я уже вижу, как от лошадиного пота туманом затянутся и цветущие сады, и поля, и солнце… Как будут бежать испуганные люди и визжать звериным криком увлекаемые арканом женщины. Там реки потекут красные, как это вино, и закоптелое небо раскалится от дыма горящих селений и городов…

Он зажмурил глаза и, подняв толстый, короткий палец, прислушивался, как по всему лагерю продолжали перекликаться жеребцы, слышались крики: «Кю-ур! Кю-ур! Кю-ур!» — и все более усиливался гул пробудившегося монгольского войска.

Получив от Чингисхана грозное письмо из шести слов, Хорезм-шах Мухаммед созвал чрезвычайный совет из главных военачальников, знатнейших ханов, высших сановников и седобородых имамов. Усевшись тесным кругом на коврах, все, ожидая шаха, говорили о его военном опыте, о том, что он, конечно, сумеет быстро и победоносно вывести страну из бедствия и разгромить нечистых кяфиров [20] Кяфир — иноверец (немусульманин). .

Мухаммед долго не показывался. Он в это время находился во внутренних покоях дворца, где у него хранилось редкое оружие: иранское, индийское и арабское. Там, вдали от людей, он совещался со своим сыном Джелаль-эд-Дином. Шах-ин-шах был озабочен и очень мрачен. Сын, с виду спокойный, как всегда, горел как в лихорадке и отирал лоб шелковым платком. Шах говорил вполголоса:

— Я встревожен… Гонцы прибыли сразу с трех сторон… Черные тучи надвигаются отовсюду!

— На то и война, — заметил холодно Джелаль-эд-Дин.

— Первый гонец донес, что рыжий тигр Чингисхан уже овладел пограничным городом Отраром, захватил его начальника Инальчик-Каир-хана и, чтобы насытиться местью, приказал залить расплавленным серебром ему глаза и уши… Теперь Чингисхан, наверное, уже двинулся сюда, чтобы найти меня.

— Пусть придет! Его мы и ждем!

— Ты даже и в грозу ужасных бедствий остаешься беспечным.

— У нас столько войска, что отчаиваться незачем.

— Второй гонец прибыл с юга, — шептал Мухаммед. — Он уверяет, что в Кашгарских горах уже видели разъезды монголов.

Джелаль-эд-Дин пожал плечами:

— Какой-нибудь небольшой отряд. Теперь, ранней весной, большое войско полегло бы на засыпанных снегом перевалах.

— Однако, спустившись с гор, монгольский отряд загородил нам путь отступления в сторону Индии.

— Отец, что ты говоришь? Зачем нам куда-то отступать? Все огромное войско в твоих руках и ждет приказа о выступлении.

— Вот еще донесение: монгольские разъезды уже замечены в песках Кызылкумов!

— Хазрет, ведь ты же сам направил в пески отряд всадников в десять тысяч коней.

— Эти всадники не удержат монголов, — бормотал Мухаммед и озирался кругом, точно боясь, что монгольские воины уже появились за его спиной. — Может быть, краснобородый зверь уже подкрадывается к Бухаре, его отряды рыщут кругом, отыскивая нас? Нам с тобою нужно скорее уехать отсюда!

Джелаль-эд-Дин молчал и в бешенстве разорвал в клочья шелковый платок.

— Отчего ты не отвечаешь?

— Ты считаешь меня безумцем… Что ж я могу еще сказать?

— Я приказываю тебе говорить.

— Тогда я скажу, а ты можешь меня помиловать или отрубить голову. — Джелаль-эд-Дин говорил горячо, и губы его дрожали. — Если проклятый Чингисхан уже идет сюда, то наши войска должны не прятаться за высокими стенами городов, а искать его, убийцу, истребителя мирных народов… Я бы выгнал в поле всех кипчакских ханов, храбрых, когда нужно сдирать кожу с наших покорных поселян, но трепетных, как листья, в этот суровый час войны… Я бы им запретил под угрозой смерти входить в ворота городов. Пусть стоят лагерем в поле. Защита воина — острие его меча и верный конь. Рыжий тигр идет сюда?.. Тем лучше! Значит, нам уже известен его путь. Надо повернуть коней и идти по его следам, кусать его пятки, становиться преградой на его пути, нападать со всех сторон, как волчья стая, избивать его верблюдов и вырывать с мясом клочья его рыжей шкуры… Какая польза от того, что в Самарканде за стенами укрылось сто тысяч кипчакских воинов, большей частью всадников, которым место в поле? Они только жрут баранов, а их благородные кони исходят силой…

— Ты осуждаешь приказы твоего отца? Я давно это заметил… Ты жаждешь моей гибели!

Джелаль-эд-Дин опустил глаза, и голос его звучал глубокой грустью:

— Это не так. Я не оставлю тебя в трудное время, когда потрясается вселенная. Но я клянусь памятью своего любимого Искендера Зулькарнайна: я безумец, что так покорно и нерешительно тебе во всем уступал. К чему все твое огромное войско, четыреста тысяч молодцов, если оно не стоит боевым лагерем, если оно не готово броситься на врага по одному движению твоей руки? К чему высокие стены городов, если за ними прячутся не жены и дети наши, а вооруженные силачи, укрывшиеся под одеялами трясущихся женщин! Ты можешь казнить меня, но сделай как я говорю. Отец, поедем в Самарканд и двинемся…

— Только в Иран или Индию!..

— Нет! Нам остались на выбор только два решения: мужество борьбы или позорная смерть в изгнании… Мы с войском выйдем в открытое поле, чтобы схватиться с монголами… Мы будем стремительны, как удар молнии, и неуловимы, как ночные тени… Клянусь моей головой, что ты победишь и прославишься, как шахид — великий полководец! Не медли, действуй!