Ярослав Васильев - Дорога без возврата

Заперев дверь, Калерия открыла рот, чтобы приказать Эффламине готовиться к операции: надо спасти хотя бы мальчика… Как слова застряли в горле. Под руками ученицы плясало чёрное с белыми искрами и прожилками пламя. И с каждым языком дыхание роженицы становилось ровнее, на щёки возвращался румянец, а ещё через несколько минут младенец недовольным криком возвестил мир о своём появлении. «Тёмная целительница, – выдохнула еле слышно Калерия, – сподобилась-таки увидеть…» Но Серафина и малыш ждать не могли, поэтому остальные мысли были отложены на потом. Лишь когда лекарка убедилась, что больше ничего ни матери, ни ребёнку не угрожает, она оставила обоих на попечении помощницы и новоиспечённой бабушки. А сама поспешила в дом.

Остальные обитатели трактира «Весёлый плотник» вместе со священником, который должен будет прочитать над новорождённым оберегающую от нечистого молитву, ждали вестей в общей зале. По случаю рождения первого внука заведение было закрыто, а светильники погашены – и сидящих освещало лишь закатное солнце, весело игравшее заалевшими зайчиками на отполированных до блеска дубовых столах да на сосновых досках стен.

– Внук у тебя, Жанвье, радуйся, – усталым тоном произнесла Калерия. – Да не меня, сестру его благодари, – женщина села на лавку перед остальными и вдруг показалась всем какой-то враз постаревшей. – Хорошая целительница растёт, талант от самой Богородицы. К тому же – Тёмная целительница, – лекарка оглядела удивлённые и непонимающие лица, и её голос вдруг приобрёл жёсткие нотки. – Много таких раньше было, да уже моя наставница про них только слышала. Сила им дана, но помогает она, когда больной к краю подошёл. Тому, за которым пустота.

Калерия вдруг умолкла – и вместе с ней молчали остальные, словно боясь нарушить тишину. Наконец, вздохнув совсем по-старушечьи, женщина сказала:

– Сообщать о таких положено. Вот и я доложу… Только не стоит на ночь глядя-то идти. Жанвье, найдёшь мне комнату? Вот и славно. Отосплюсь, позавтракаю и в город пойду. Чёрные братья у нас только в городе, вот туда и поспешу.

– Не так, – вдруг замотал головой отец Никифор. – Вместе пойдём, медлить не должно. Как я положенное закончу – по тракту поспешим, – сделала он ударение, – стар я лесными тропинками по буеракам ходить. Вот только стар я, спина болит, ноги. Прострел в спине случиться может, так что ты, Калерия, снадобье приготовь… До своего-то дома я точно доковыляю, а там полечишь меня. До утра. А пока пошли-ка, проведаем, как там Серафина с Изорой. А сестру евойную сюда пришли, устала она, бедняжка. Пусть отдыхает.

Дождавшись, пока лекарка и священник скроются за дверью, Жанвье тоже встал, залез в потайной ящик под стойкой, достал серебряник и положил на стол перед Керидвеном:

– Завтра трактир тоже не работает, но потом открываемся. Сбегаешь вместе с сестрой за зеленью. А пока отдыхайте, мы же, – он с силой ухватил за плечо зятя, который возмущённо порывался что-то сказать, – так вот, остальные, семья, так сказать, сейчас пойдём проведать дочку и внука. Ты понял?

Керидвен моргнул ресницами, дав знак, что понял: такие как Фламина подлежали аресту, те, кто укрывает либо их, либо сведения о них, казни или ссылке вместе с семьёй на рудники. Пастух ты или даже сам боярин – у братьев Святого Доминика хватит силы настоять на своей воле и призвать к ответу виновного.

– Ещё, – уже от самого входа повернулся Жанвье. – Я там, в стойке, всю выручку за вчерашний день забыл убрать, и нож боевой, что седьмицу назад постоялец у нас забыл. И ключ от кладовой там же лежит, – пожилой трактирщик вздохнул и, тяжело ступая, пошёл вслед за зятем и младшей дочерью.

Керидвен очнулся от гулкого уханья филина, раздавшегося из-за стены. Не может быть! Он и не заметил, как заснул снова. Парень прислушался к внутреннему чувству времени: почти полночь.

– Просыпайся, лучик, – аккуратно потрепал он сестрёнку по волосам, – нам пора.

Спускались осторожно, стараясь не шуметь. Хоть и уехали гончие, но осмотрительность никогда не бывает во вред. Потому-то, прежде чем ступить на лестницу, парень осмотрел просторную горницу первого этажа как можно тщательнее. Хотя толку от этого всё равно было чуть: света нарождавшейся луны едва хватало различить проёмы окон и двери.

Они успели пройти вглубь комнаты всего несколько шагов, как сразу с двух сторон на них кинулись тёмные фигуры. «Фламина, беги!» – успел крикнуть парень и ткнул ножом ближайшего солдата. Стражник отбил неумелый выпад и сильным ударом заставил парня согнуться от боли, а ещё двое возникших в дверях воинов ухватили за руки Эффламину. Почти сразу же за окном вспыхнули факелы, заливая всё вокруг ярким до боли светом. А на руках пленников защёлкнулись оковы.

Во дворе всех встретили остальные ловчие и оба командира:

– Попались, крысята, – лисье лицо ищейки исказила злорадная гримаса. – Жаль, девка мелковата. Вот, помню, ловили мы ведьму в Карантанской марке… – закончить свою скабрёзную историю он не сумел, обжёгшись о полный ненависти взгляд пленника. – Ах ты, гадёныш!.. – замахнулся инквизитор для удара… И задёргался, не в силах высвободить руку из железных тисков полусотника.

Невысокий, широкоплечий и чернобородый, витязь напомнил Керидвену собак лесорубов: такой же спокойный, сильный, знающий себе цену – и готовый порвать горло любому, на кого укажет хозяин.

– Суда не было, – пробасил мужик. – И пока их не признали виноватыми, обижать не смей. Я княжий человек и закон нарушать не дозволю!

Всё случившееся потом Керидвен ощущал будто в тумане. И как воинов князя сменила церковная стража в белых плащах, и как в железной клетке везли «отдавшихся злу» через весь Киев. Хорошо хоть дядька, остановивший ищейку, всё время оставался вместе с ними, не давая издеваться над «тёмным отродьем». Впрочем, на площадях, где выставлялась клетка, белоплащаники были даже довольны помощью княжеского дружинника. Слишком громко слышны были возгласы при виде Фламины: «Детей-то за что!» И страха, который возникал на лицах, стал тем, что не дало парню окончательно провалиться в тупую пелену равнодушия к судьбе.

Плохо запомнился и суд. Заседали не на княжеском дворе и не у посадника: для таких, как Керидвен и Фламина, в одном из подвалов Тайного приказа было отведено большое душное помещение, давящее своими низкими каменными сводами и освещённое лишь немногочисленных факелами. Обвиняемые сидели в той же самой клетке, прямо на полу, чтобы члены трибунала могли смотреть на предавшихся искусителю рода человеческого сверху вниз – словно ещё раз показывая торжество божьего закона. Но к этому моменту подросткам было уже всё равно. Даже когда вызвали очередного свидетеля, и дядька Жанвье, мямля и отводя глаза, подтвердил, что да, эти двое служили у него и сбежали, обокрав хозяина, у Керидвена не осталось сил, чтобы хоть жестом, хоть глазами показать враз постаревшему трактирщику – они всё понимают, они не сердятся. Но вот отзвучали последние слова, и прогрохотало решение передать виновных светским властям. Нет, не для казни. Поскольку Фламина считалась ещё ребёнком, суд назначил обоим пожизненное заточение в свинцовых казематах Тайного приказа. Дабы у предавшихся нечистому было время раскаяться и исправиться. К огромному удивлению, пленников из зала отвели не в казематы. Камера расположилась в полуподвальном этаже высокой каменной башни где-то среди посадов, и сквозь небольшое окошко под потолком даже было видно небо, а на закате заглядывало вечернее солнце. Да и кандалы сняли, кормили их два раза в день, а на полу нашлась изрядная охапка сухой соломы.