Валерий Полуйко - Лета 7071

— Я твоих намерений не ведаю, Иван Федорович.

— Зато я твои ведаю… Не обессудь!.. — поспешил оправдаться и успокоить Кашина Мстиславский. — Не со злым умыслом доведывался про них.

— Не про меня твои изощрения, Иван Федорович, — сказал еще жестче Кашин, перебив Мстиславского, — Заехал ты околицей, да не в те ворота.

— Погодь, боярин, — сказал торопливо Мстиславский, видя, что Кашин намеряется отъехать от него. — Погодь!.. Разъехаться на стороны николиже не поздно. Подумай, как бы мы не опоздали съехаться! Останемся поодиночно, поодиночно и сгибнем.

— Я уж тебе изрек, боярин, — насупился Кашин, но повод отпустил. — Я твоих намерений не ведаю… И ведать не хочу! Мне дивны твои речи.

— Ты разумеешь меня, боярин, разумеешь!.. — Мстиславский совсем приглушил голос; властный взгляд его был в упор направлен на Кашина. — И я разумею тебя! Осторожность и скрытность твоя мне ведомы… И гораздо сие! Да уж коли тебе я, Мстиславский, реку такие речи, стало быть, не впустую реку… И не уловки ради… И не зла ради… Дела нашего общего ради!

— Наше общее дело служба государю и отечеству, — опять приняв невозмутимый вид, сказал с легкой издевкой Кашин. — Иных общих дел у нас с тобой нет, Иван Федорович!

— Заради ли службы государю ты сносишься с его недругами? — тоже спокойно и невозмутимо и тоже с издевкой, но издевкой зловещей, бросил Мстиславский.

— Гораздо, гораздо, князь Иван, — вздохнул Кашин, вздохнул как будто бы даже с облегчением и, повернувшись к Мстиславскому, с гордой улыбкой бросил ему в лицо: — Тебе есть чем встречать царя!

— Что я за то обрету?! — вразумляюще проговорил Мстиславский. — Место при нем? Чин? Власть? Все сие у меня в избытке! Я могу лише терять, боярин, а обретать мне уж нечего. И посему — промышлять предательством не стать мне.

На арбатской веже появился знак — царь въехал в город… Мстиславский, чувствуя, что остальные бояре, уже тоже заметившие знак, сейчас подъедут к ним и помешают ему сказать Кашину самое главное, быстро заговорил:

— О вас всех, о животах ваших пекусь, понеже паче всех вас разумею, сколь опасны задумы и страсти царя и сколь опрометчивы и неискусны в своем противлении вы. Истинно писано: человек не ведает часа своего!.. Как рыбы попадаются в пагубную сеть и как птицы запутываются в силках, так человек уловляется в бедственное время, когда оно неожиданно находит на него! Разумей сие, боярин, в бедственное время сие… Он сильней вас, и искусней, и лукавей, и одержимей! Без нас, сильных, вы сгибнете, с нами — станете сильными, и ваше придет к вам!

Кашин спокойно ответил:

— Писано також, князь, что не проворным достается успешный бег, и не храбрым — победа, и не искусным — благо, но время и случай для всех их! А тут мы равны!.. — Кашин взял повод, прямо посмотрел Мстиславскому в глаза, твердо сказал: — Я разумею тебя, князь!.. Разумею, чего ты хочешь, чего приискиваешь… Нам не по пути!

Пробив толщу несметной, ликующей толпы, заполнившей весь Арбат, царский санный поезд выехал на площадь перед церковью Бориса и Глеба. Царские сани, бывшие в голове поезда, доехали до середины площади и остановились… Иван вылез из саней, и тотчас смолк и восторженный рокот толпы, и неистовый звон колоколов, встретивший его на подъезде к Арбату, — стало оглушительно тихо, как после удара грома.

Духовенство во главе с митрополитом, поддерживаемым с двух сторон монахами-прислужниками, двинулось навстречу царю.

На колокольне Бориса и Глеба ударил благовестный колокол — мощно, торжественно, раскатисто… Ему ответил благовестник с Воздвиженья. С паперти сотней восторженных голосов отозвалось, словно эхо, величальное «Славься!», поднимаемое безудержным басом Ивашки Носа выше колоколов.

Иван остановился, вскинул голову, устремив взор вверх, к крестам, венчающим церковные купола, медленно, широко, торжественно перекрестился, потом так же медленно и торжественно ударил челом народу, духовенству и служилым.

Митрополит со слезами радости на глазах благословил Ивана. Иван опустился на колено, поцеловал наподольник его саккоса 167 167 Саккос — верхнее облачение высших церковных иерархов. . Смолкли на паперти певчие, допев торжественную славицу, и Ивашкин бас уступил первенство колоколам, дарившим царю свое величественное благословение.

Иван снова ударил челом духовенству, напряженным, резким, оглушающимся от волнения голосом проговорил:

— Исполнилось пророчество чудотворца Петра-митрополита! Милостью пречистой и благодатной богородицы, молитвами великих чудотворцев и вашими молитвами, святые отцы, твоим благословением, владыка, господь бог милосердие свое свыше послал, вотчину его, город Полоцк, в руки нам дал!

— Спаси бог тя, государь! заплакал митрополит, не вынесший по немощи своей столь торжественной минуты. — Спаси бог тя!.. Имя твое во веки веков да пребудет во славе и хвале! За дело твое велие, за подвиг твой велий! Не щадя живота и младости своей… презрев посивие 168 168 Посивие — благополучие. , подвигнулся ты за веру нашу правую супротив исмрадных люторей-иконоборцев… и очистил от нечестивой бренности святые храмы господа нашего… И христиан, братьев наших, отверженных от нас мечом, вновь в православие собрал. К богу возношу глас свой!.. Слышит господь возблагодарение мое и созерцает дела твои и подвиг твой, и воздастся тебе, государь, по делам рук твоих!

— На добром слове, владыка!.. — благодарно преклонил голову Иван. — Недостоин, однако, я, грешный, хвалы такой! Труды мои скромны, подвиг ничтожен. Рука господня направляла меня, и милость и благодать его сошли на меня, ибо писано: сердце человека обдумывает свой путь, но господь управляет шествием его!

Над площадью величественно возносился могучий звон, устремлялся в высокое небо и скапливался там, скапливался и обрушивался на землю многоголосым, неумолчным эхом, еще более величественным, распевным и звонким, словно очистившимся в небе до небесной чистоты.

Народ, словно рать перед боем, стоял молча и сурово, в каком-то тревожном и радостном оцепенении. Все напряженно вслушивались в заглушаемые колоколами речи царя и митрополита, изо всех сил стараясь уловить хоть несколько слов. И от этого напряженного вслушивания люди казались суровыми и грозными, как будто собрались они не для восторженной встречи царя, а для жестокой расправы над ним.

К Ивану подступил коломенский епископ Варлаам, осенил его крестом и, напрягая голос почти до крика, еще торжественней и велеречивей, чем митрополит, принялся воздавать ему щедрую хвалу:

— Государь!.. Отец наш, и вождь, и благодетель! Земля наша отняя, православием от Владимера просвещенная, нынче многолетствует тебе и славит тебя!.. За подвиги твои!.. За усердие!.. За радение о могуществе земли нашей и веры истинно правой! Были славные мужи и донне в земле нашей… Но деяниям твоим, государь, вящего прилога 169 169 Прилог — пример. не сыщешь! Помнит земля русская зело можного и славного князя новгородского, святого Александра, нареченного Невским, от колена коего род твой идет, государь!.. Помнит земля русская Димитрия, князя московского, нареченного Донским, помнит и чтит земля русская зело можных и славных князей стола 170 170 Стола — здесь; престола. московского — Василья Васильевича, да Иоанна Васильевича, да и Василья Иоанновича, — прадедов, дедов и отцов твоих, государь!.. Вельми славно, рачительно и крепко служили они отечеству нашему и вере нашей правой! Но сколько не содеяли они?! И сколько содеял ты, государь! Измлада, брады мужа не обретя, пошел ты на доскончальную брань с изуверами-баскаками, терзавшими землю нашу от дней тяжких Батыевых, и милостью божиею волю свою на них положил! И несть отныне и до веку над нами угнетателя! Се единое славу твою возносит от земных хлябей до твердей небесных! Обаче ты, государь, не почил на ложе славы, а оболчился во оружие супротив грозных врагов, имевших вотчины наши преступным мечом, и супротив люторей-иконоборцев, сквернящих веру христьянскую, поднял ты гнев свой возмездный, и свершилось возмездие над головами врагов наших, отметников божиих. Вотчина божья, истинно правая и извечная, волей всевышнего и твоими трудами несметными вызволена из тяжкого и долгого плена. На том тебе слава, и хвала, и многая лета, государь! Многая лета!!! Многая лета!!!