Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

Корабль встал на якорь и, распростившись со своими спутниками по морскому путешествию, отец Николай сел в шлюпку, направлявшуюся к острову.

Спустя некоторое время он уже поднимался по амфитеатру городских улиц туда, где на самом верху, среди молодой зелени скромно виднелся крест деревянного консульского храма.

Здесь, среди совсем родных белоствольных березок, каштанов, зелени лужаек и цветов, словно где-нибудь на Смоленщине, была выстроена целая усадьба русского консульства: большой дом консула, дома для секретарей, доктора и священника. Рядом стоял русский морской госпиталь.

На чужбине его как бы снова встречала Родина. Распахивалась всему этому навстречу молодая доверчивая душа, и верилось, что сейчас его тепло встретят такие же родные и близкие русские люди, которые ждали его приезда, рады ему и поторопятся поскорее познакомить его с новыми обязанностями.

Но уже в приемной консула Осипа Антоновича Гошкевича повеяло на него холодом и чопорностью чиновного Петербурга.

– Подождите-с, нас удостоил своим посещением важный здешний бонза, – прошелестел сухощавый прилизанный секретарь. – В свое время доложу, а сейчас никак нельзя-с.

В полутемной приемной, отделанной деревом и кожей, мерно тикали большие напольные часы. Входил и выходил с какими-то бумагами все тот же озабоченный секретарь. Отцу Николаю начинало казаться, что о нем забыли. Не раз и не два прозвучал мелодичный часовой перезвон, прежде чем его наконец пригласили в кабинет консула. Он, конечно, не ждал распростертых объятий, но и шага не сделал консул навстречу молодому священнику. Прищурясь, настороженно оглядел неавантажный дорожный наряд, отметил что-то простонародное в открытом обветренном лице… Это потом узнал отец Николай, что отчасти высокомерный прищур Осипа Антоновича объяснялся крайней его близорукостью… И совсем скоро пришлось им переменить это первое впечатление друг от друга.

Почти не скрывал бывший крупный чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел, что ждал встретить кого-то другого в лице выпускника Петербургской духовной академии: кого-то более опытного и, наконец, не такого возмутительно молодого. А потому сразу принял покровительственный тон, дал понять, что юноше, по крайней мере на первых порах, надлежит во всем полагаться на его, Осипа Антоновича, опыт и знание японцев. Напомнил, что японцы до сих пор смотрят на иностранцев как на нецивилизованных дикарей, а на христиан чуть ли не как на преступную секту.

Усталый, измученный дорогой и долгим оскорбительным ожиданием в приемной, отец Николай не вслушивался в назидания консула. Он вдруг действительно почувствовал себя на чужбине. И на этой чужбине он был совершенно одинок… И, может быть, потому почудились ему в речи и манерах консула и надменность, и пренебрежение. А было это, скорее всего, просто покровительственное отношение опытного дипломата к вчерашнему студенту. Осип Антонович хорошо знал Японию: побывал в Нагасаки с миссией графа Е. В. Путятина на фрегате «Паллада», поработал год в Симоде переводчиком с китайского.

Наступили первые, самые трудные, годы миссионерства. Прежде всего Япония оказалась вовсе не той чудесной страной, которая, как грезилось молодому проповеднику, только и ждет, чтобы во тьме пронеслась благая весть о Христе и все в обществе обновилось. Здесь еще были не забыты жестокие гонения на христиан, и в народном сознании они были злейшими врагами Страны восходящего солнца. А хуже нет этой национальной неприязни на бытовом уровне: если она есть, то какие бы мудрые решения ни принимало правительство – повседневная вражда будет отравлять жизнь…

Но кроме этих трудностей были и другие, о которых он писал в поистине исповедальных письмах своим духовным наставникам на родину после первых прожитых в Японии лет: «Один Господь знает, сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага: мир, плоть и диавол – со всей своей силою восстали на меня и по пятам следовали за мной, чтобы повергнуть меня в первом же темном узком месте. И искушения эти были самые законные по виду: «Разве я, как всякий человек, создан не для семейной жизни? Разве не можешь в мире блистательно служить Богу и ближним? Разве, наконец, не нужны люди для России более, чем для Японии?» и т. д. Тысячи наговоров выливают тебе в уши, и это каждый день и час, наяву и во сне, и дома в келье, и на молитве в церкви. Много нужно силы душевной, великое углубление религиозного чувства, чтобы побороть все это».

Меня потрясла эта борьба молодого подвижника с самим собой, этот путь ежечасного преодоления искушений с тем, чтобы сохранить верность избранному призванию. Оказывается, нужен действительно подвиг души для того, чтобы следовать пути, начертанному Господом…

Слушая владыку Кирилла, я словно и сам проделывал вместе с отцом Николаем этот путь в неведомое. Как и он тогда, я не знал, как сложатся его первые шаги в Японии. Лишь позднее я узнал, сколько сделал образованный и понимающий тонкости восточной дипломатии О. А. Гошкевич для укрепления и развития русско-японских связей – в честь его даже назван залив в Японском море. Да и отношения дипломата со священником консульской церкви вскоре наладились: они сошлись на общем интересе к изучению японского языка. И впоследствии владыка Николай всегда отдавал консулу должное как пионеру в изучении Японии и составителю первого русско-японского словаря.

Наверное, всех, принявших монашество, искушали мысли о семье, о свободной жизни в обществе. Но отцу Николаю выпало еще одно, наверное, самое жестокое искушение: он спрашивал себя, не зовет ли его Родина, Россия; не справедлива ли народная мирская поговорка: «Где родился, там и пригодился» Как же он распознал, где искушения, а где истинный глас Господень, как убедил себя в том, что ему навсегда определено его истинное назначение, что назначено ему нести Истину Христову именно в этой неприветливой, кажется, вовсе и не ждавшей его стране?

Я с нетерпением ждал дальнейшего рассказа преосвященного. Но были у каждого из нас свои заботы и обязанности, и следующая наша беседа несколько раз оттягивалась и переносилась.

За это время я попытался и сам найти что-нибудь о заинтересовавшем меня житии подвижника или по крайней мере разобраться в том, что представляла собой в то время страна, где ему предстояло проповедовать православную веру Христову. Пришлось снова обратиться к книгам – по географии, по истории. И современная отцу Николаю Япония понемногу открывалась передо мной во всем своем своеобразии. Это была страна, которая долгое время жила в изоляции от всего мира, и в особенности от Запада и Америки, и за это время создала цивилизацию, абсолютно непохожую на европейскую. Там были другие обычаи, другие духовные и нравственные ценности, и даже сама природа, казалось, подчеркивала необычность этого островного замкнутого мира…