Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

Часть ронинов устремилась в большие города – отец Дзигоро Кано был из их числа. Нам неизвестно, где он применил свое разностороннее образование – многие прежние мастера фехтования и стрельбы из лука осваивали профессии учителей, врачей и инженеров. Часть наиболее преданных военному делу пошла на службу в императорскую армию.

Однако многие самураи стали наставниками многочисленных школ дзю-дзюцу – национальных видов борьбы. Школы соперничали между собой и в пылу конкуренции нередко поступались нерушимыми прежде канонами своего мастерства: забывались необходимые моральные и духовные принципы. Да и приемы единоборств теряли прежнюю отточенность – ведь учеников уже не отбирали с такой тщательностью, важно было прежде всего, чтобы они могли платить. И сами наставники далеко не одинаково владели необходимыми умениями.

Уходила самурайская элитарность боевых единоборств. Искусство национальных единоборств ждало того, кто восстановит его былую чистоту.

А тот, кому предстояло стать этим спасителем, пока и не думал посвятить себя единоборствам. Он усердно и успешно заканчивал среднюю школу, и у семьи доставало средств, чтобы Дзигоро продолжил свое образование в Токийском университете. Иначе и быть не могло: пали незримые стены законов, ограждавших страну от иноземцев. На Японские острова хлынул поток прежде всего научно-технической информации, которая быстро впитывалась и применялась на практике.

Но и в этой новой жизни очень годились те правила, что были впитаны с младенчества и ранней юности. На студенческих вольных пирушках всплывало вдруг в памяти любимое отцом изречение сэнсэя Дзете Ямамото: «Много неудач связано с тем, что люди выпивают слишком много. Это большое несчастье. Человек должен знать, сколько он может выпить, и желательно, чтобы он не выпивал больше».

Голос из недалекого детства советовал студенту Дзигоро Кано: «Желательно каждый день вечером планировать следующий день и составлять список своих основных дел. Это еще одна возможность опередить других». И он прислушивался к этому голосу, потому что был по-хорошему честолюбив и хотел опередить многих, если не всех.

Увлекаясь университетскими диспутами, Кано иногда напоминал себе: «В искусстве красноречия главное – умение молчать. Если тебе кажется, что в каком-то деле можно обойтись без разговоров, работай, не проронив ни слова. Если ты видишь, что в каком-то деле слова должны быть сказаны, говори коротко и ясно».

В эти же студенческие годы, изучая древние и современные философские течения, он и сам начал задумываться над возможностью достижения гармонии тела и духа. Ведь об этом же говорили и каноны самурайского кодекса: «Есть достоинство во внешнем виде. Есть достоинство в спокойствии. Есть достоинство в краткости слов. Есть достоинство в безупречности манер. Есть достоинство в величавости поступков. И есть достоинство в глубоком постижении и ясном понимании. Все достоинства проявляются на поверхности, но их залог есть простота мысли и сила духа».

Только к восемнадцати годам Кано окончательно и серьезно осознал необходимость восполнить пробел в своем физическом развитии. Это было, по всем нормам, позднее решение. Но он взялся за его осуществление с терпением и усердием, с каким прежде брался за книги. Было выбрано, конечно, самое популярное из единоборств – дзю-дзюцу (или джиу-джитсу, как привыкли это произносить европейцы).

Сначала мудреной технике захватов и бросков его учили знаменитые мастера Тэнсин синъе-рю (школы Истинной сути души Неба), а затем наставники из Кито-рю (школы Подъема и ниспровержения).

Переходя из до-дзе (зала для тренировок) то в библиотеку, то в аудиторию, он тем не менее успешно закончил университет, одновременно преподавая литературу в школе для богатых японцев.

Но уже давно главное место в жизни Кано стала занимать иная школа – спортивная школа Кито-рю и ее сэнсэй Икубо Цунэтоси. Икубо – бывший самурай, долгое время вел занятия по джиу-джитсу в Сегунате. Новый ученик перенял у него не только изящество и точность движений, но и упорство, жизнестойкость: старый самурай жил в бедности, но хранил верность любимому единоборству и не соглашался ради денег делиться с кем попало секретами своего мастерства.

Тренируя своего прилежного ученика, сэнсэй Икубо Цунэтоси, как величайшую тайну, поведал Кано, что в основу принципов Кито-рю положены два секретных древних трактата, ставших известными основателю школы – монаху Такуану. Труды эти невелики по объему, но, по преданию, содержат важнейшие принципы боевых единоборств и касаются практики буддийской психотехники дзен, которая позволяет добиться поразительных результатов в концентрации сил и самовнушении.

Тренер рассказал Кано, что по теории Такуана истинная мудрость заключается в неколебимой твердости духа и в том, чтобы сконцентрировать волю на интуитивном, сверхчувственном восприятии действий противника. «Эту способность можно и должно в себе развивать, – учил сэнсэй. – Такуан говорит, что залог победы в высшей свободе движений, а необходимое условие такой свободы – «пустота» духа, его ненаправленность ни на что». Ничем посторонним не замутненный «дух-разум» становится сверхвосприимчивым к окружающему. Это происходит на уровне интуиции.

Кано увлеченно слушал рассказы сэнсэя Икубо Цунэтоси, с радостью узнавая в них то Кодекс самураев, по которому его воспитывали, то наставления отца по каллиграфии, то любимую книгу – «Хагакурэ» Дзете Ямамото.

Усваивая практику медитации и самовнушения, изучая древние рукописи, Кано все чаще задумывался о том, что обращение к древним истокам силы духа, в сочетании с укреплением физического здоровья людей и овладением практикой активной медитации, могло бы стать подлинно национальной идеей для нового общества.

Уже через год требовательный и даже жесткий наставник с поклоном сказал Кано: «Больше мне учить вас нечему».

– Здесь мы, пожалуй, остановимся на сегодня, – сказал Николай Васильевич. – Сознаюсь, я приустал. Да и предмет дальнейшего разговора слишком важен: давайте-ка вернемся к нему на свежую голову. А пока, наверное, еще по чашечке – теперь вашего целительного чаю, с медком. И, разумеется, за чаем я готов ответить на ваши вопросы и вообще обменяться мнениями.

Вопросы, конечно, у меня были, но не хотелось утомлять ими не совсем здорового человека. Поэтому я заговорил о том, что первым пришло мне в голову:

– А вы заметили, Николай Васильевич, что во всей этой истории (я говорю о предмете наших бесед в целом) есть какая-то странная магия числовых совпадений?

Он вопросительно поднял брови:

– Что, собственно, голубчик, вы имеете в виду?