Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

– Имеет, конечно, имеет отношение, только гораздо более сложное, чем думают те, кто полагает, будто самбо – это просто русифицированное дзюдо. Они так же неправы, как и те, кто уверен, что самбо насобирали по отдельным приемам по всему Советскому Союзу. Итак, давайте поговорим об основоположнике дзюдо.

Догадываетесь, о ком пойдет речь? Конечно, о Дзигоро Кано – основоположнике дзюдо. Об этом человеке, борце и философе, о его нравственных исканиях и о его делах можно долго говорить… Заварите-ка мне, пожалуй, зеленого чая для бодрости – вон он там, на левой полочке. Ну, начнем?

Я утвердительно кивнул головой.

Приглашаю вас в ту самую Японию, какой ее увидел отец Николай, сходя с трапа парохода в Хакодате. Только теперь мы не будем пейзажами любоваться и не наведаемся в русское консульство, а отправимся прямиком в город Киото.

Еще целых девять лет нужно прожить до того времени, как императорская власть перенесет столицу страны из Киото в Эдо и переименует ее в Токио – «Восточную столицу». А пока сам император не много значит и вынужден прислушиваться к могущественному сегунату Токугава, власти которого идет уже третье столетие.

Но на пороге близкое крушение феодальных порядков, близится, зреет захват власти императорской династией Мэйдзи.

А пока не произошла, как мы бы сейчас сказали, кардинальная ломка общества, в провинции Хьего, в маленьком приморском городке Микагэ, что недалеко от Киото, в семье небогатого самурая Джиросаку Марешиба Кано ждали прибавления семейства. Жена самурая – Садако, происходившая из зажиточного клана изготовителей саке, – уже порадовала мужа двумя мальчиками и двумя девочками.

В пятый раз роды оказались долгими и мучительными. Стараясь не выдать собственных горестных переживаний, Кано вышел из дома. Он пересек сад и, сам того не заметив, очутился на склоне сопки, в рощице, аккуратно усаженной деревцами гинкго. Их древнейшие из древнейших белые стволы стояли, как вытянувшиеся во фронт воины, и только бронзовые двудольные листочки тихо трепетали на ветру. Кано поднялся на вершину сопки и, присев, долго вглядывался в туман, клубившийся над лежавшим внизу озером, словно пытаясь разглядеть в нем, чем закончится этот нестерпимо долгий октябрьский день.

Наконец, озябнув, он поднялся и так же тихо, как и пришел сюда, отправился домой. Его путь снова лежал через рощу и сад, по каменистым тропинкам, проложенным много веков тому назад.

Очутившись у себя в доме, он долго стоял в раздвинутых дверях, разглядывая криптомерии и карликовые клены и между тем незаметно прислушиваясь к женской возне за тонкими перегородками из рисовой бумаги.

Потом он вошел, подойдя к низенькому столику, подвинул к себе чашку и отмерил порцию зеленого чая. Он еще вертел в пальцах бамбуковую мешалку, ожидая, когда закипит вода, как вдруг там, за перегородкой, раздался новый тоненький и требовательный звук…

Вошедшие женщины поздравили его с сыном. Мальчику дали имя Дзигоро.

Рос он не слишком крепким, но ему надлежало вырасти воином и самураем. И Дзигоро обучали по всем строгим правилам воспитания ребенка в самурайской семье. Его никогда не дразнили и не запугивали. С младенчества поощрялась смелость. Ведь если ребенок привыкнет бояться, он пронесет этот недостаток через всю жизнь. А если ребенка много бранить, то он станет застенчивым. Не раз мать строго останавливала служанку, когда та начинала пугать расшалившегося малыша разными ужасными чудовищами. А когда он сам, испугавшись грозы, утыкался черноволосой головенкой в ее колени, она тихонько утешала его, рассказывая про богов, которые ведают молнией и громом, и учила, как избежать их гнева.

Дзигоро с ранних лет знал, что каждое утро следует начать с поклона родителям, а затем божествам-покровителям – буддам-заступникам. Еще совсем малышом его учили, что зевать в присутствии других людей – признак плохого тона: «Если тебе неожиданно захотелось зевнуть, – наставляла мать, – проведи ладонью по лбу снизу вверх. Если это не помогает, оближи себе губы, не открывая рта, или просто закройся рукой или рукавом. А чихая при людях, ты можешь показаться глупым».

Показаться глупым? Потерять лицо? Ни за что! И малыш Дзигоро мужественно учился облизывать губы, не открывая рта.

Ему исполнилось восемь лет, когда в стране произошли события, перевернувшие всю жизнь его родителей и его самого. Но для мальчика пока было гораздо важнее, что к этому возрасту, согласно самурайским канонам, его стали обучать каллиграфии и постепенно знакомить с первыми книгами, которые так и назывались: Четверокнижие, Пятиканоние и Семикнижие.

Ему сказали: «Человек достигает успеха в каллиграфии, если бумага, кисть и чернила пребывают в гармонии друг с другом». Но в том-то и дело, что они все время норовили перессориться!

Когда он решил похвалиться перед отцом первыми сносно нарисованными иероглифами, тот заметил, потрепав его за косичку:

– Всю свою жизнь прилежно учись. Даже плохой писарь достигнет успехов в искусстве каллиграфии, если он будет настойчиво заниматься, подражая классическим свиткам. Каждый день становись более искусным, чем ты был за день до этого, а на следующий день – более искусным, чем сегодня. Совершенствование не имеет конца.

И это тоже была одна из самурайских заповедей.

Когда Дзигоро уже казалось, что его иероглифы достаточно точно копируют древние свитки, отец вдруг сказал ему:

– Ты, конечно, усвоил, что основной секрет каллиграфии – не делать небрежных движений. Однако при этом движения кисти твоей руки могут стать неловкими и закрепощенными. Нужно пойти дальше, мальчик, и научиться умело отходить от нормы. Это пригодится тебе и в других делах.

Поистине совершенствованию не было видно предела.

Дзигоро чувствовал, что мать и отец любят его. Но с ранних лет у него были свои обязанности: быть вежливым, соблюдать правила поведения, следить за своим языком. Если он не был усерден или терпелив – это не проходило ему даром: родители могли выбранить его и даже на один день оставить без еды.

Он знал, что отца огорчает его неловкость в физических упражнениях, но он всегда делал выбор в пользу книг.

Когда ему пошел одиннадцатый год, семья переехала в Токио. Это уже была иная страна, иной образ жизни: вместе с упразднением сегуната навеки прекратили свое существование самурайские кланы во главе со своими владетельными главами. Аграрная реформа подорвала основы крупного помещичьего землевладения.

В связи с созданием регулярной императорской армии были распущены княжеские дружины и тысячи служилых самураев пополнили ряды ронинов – самураев без места службы. Было отменено их право на ношение мечей.