Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

Но больше всего носили кимоно – и женщины, и мужчины. Зимой по несколько штук на себя навьючивали.

Вася и не подозревал, что все это придется носить и ему и что, обвыкнув, он поймет и примет удобства чужой одежды.

Рано или поздно всякому пути приходит конец. Киото, в который они так долго добирались, показался, не в пример Хакодате, большим. А вот семинария, которой, честно говоря, побаивался, встретила по-свойски, так, будто и не уезжал никуда. Только вместо отца Анатолия оказался отец Арсений, да с местными японскими сверстниками еще предстояло познакомиться. Дух, что ли, и здесь, и в Хакодате был одинаковый? Да оно и немудрено – одно и то же незримое присутствие владыки Николая чувствовалось всюду и подтягивало, настраивало на деловую, но добрую волну.

Однако стоило начаться занятиям, как все же почувствовалась разница. Была она такая же, какую мы бы сегодня ощутили между музыкальной школой и консерваторией. Здесь уже не начинали с азов – здесь шлифовали, доводили до более высокой ступени то, что было усвоено раньше. И так было по всем предметам – от географии до богословия. Был еще один иностранный язык – английский.

И еще – готовили семинаристов к миссионерской деятельности не только среди крестьян и рыбаков. Собеседниками могли оказаться буддийские философы или синтоистские жрецы, врачи или учителя, люди из высших слоев общества. Не исключалась отсылка выпускников семинарии в Россию для продолжения образования в духовных академиях Российской империи. Поэтому шлифовке подлежали не только знания, но и манеры. Пришлось и Васе понемногу расставаться с привычными простонародными оборотами речи, прежними крестьянскими привычками. Помогали книги – читал он в это время как никогда много. На всех трех языках.

Что же касается уроков в до-дзе, то сэнсэй Сато-сан только одобрительно кивнул, посмотрев, что уже знает русский новичок, однако было непонятно, к чему относится одобрение: то ли к Васиным умениям, то ли к добротной работе его прежнего тренера. Кто их, сэнсэев, разберет! И, хотя готовила семинария людей духовных, заниматься в до-дзе здесь Василию приходилось до седьмого пота. Бывало, что и проклинал он про себя настырного наставника, но в глубине души понимал, что тот прав: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда». Зато какое было неповторимое чувство, когда тело подчинялось и, порой еще помыслить не успеешь, как бы само выполняло то, что от него требовалось долгими днями и неделями тренировок!

Свободного времени почти не оставалось: отец Арсений наладил что-то вроде взаимной помощи – бывалые семинаристы гоняли Васю по английской грамматике, зато он натаскивал их в разговорном русском.

Наособицу стояли молитвенные службы в соборе. Недавно открытый и освященный самим архиепископом Николаем, храм как бы хранил его невидимое живое присутствие. И порой, особенно во время поздней всенощной, когда слегка покруживалась голова от дымки ладана и горящих свечей, казалось Васе, что с иконы в отдаленном приделе смотрит на него лик преосвященного. Он крестился, отгоняя наваждение, но в глубине души рад был видению.

Он надеялся еще хоть раз увидеть владыку Николая, поговорить с ним обо всем, в том числе и о том, как ему совместить в душе книжное церковное учение и занятия по борьбе, которые все больше захватывали его. Однако отец Арсений только с сомнением покачивал головой: редко стал выезжать в епархии преосвященный – годы уже не те. Говорят, хлопочет о преемнике.

Но семинария еще хранила в рассказах старших, в устных легендах память о том, как в прошлые приезды быстрой своей, энергичной походкой входил преосвященный в большую комнату, где учились и играли младшие. Его громко и дружно приветствовали, непременно по-русски.

«Здорово, молодцы!» – живо и весело откликался он. И приостанавливался, чтобы перемолвиться словом. Его окружали, нередко выносили на его суд свои мальчишеские несогласия и ждали его слова с тем же чувством, с каким дети ждут от отца разрешения их взаимных недоразумений. И преосвященный никогда не отмахивался от этих вопросов к нему, какими бы мелкими они ни казались. После первого его приезда и даже комнату, где он чаще всего бывал, так и прозвали «молодцовской».

Почти с завистью слушал Вася эти рассказы, но успокаивал себя тем, что ведь и его однажды назвал владыка Николай «молодцом», и его рассказ о своей маленькой жизни выслушал не перебивая, с участием и сочувствием. Об этой своей встрече с преосвященным он никому не рассказывал, у него даже не возникало желания похвастаться, вступив в общий разговор. Он чувствовал, что встреча эта – нечто заповедное, только для него одного. И еще было предчувствие, что она только начало. А начало чего – он и сам не мог бы сказать.

По пути из собора в семинарию и в редкие дни отдыха, сначала с товарищами, а потом и один, Вася нередко сворачивал на узкие улочки древнего Киото – глазел на пеструю, незнакомую здешнюю жизнь. Город постепенно разворачивался перед ним своими прямоугольными кварталами – показывал диковинные храмы, старинные постройки, целые улицы искусных ремесленников, которыми издавна славился. А в самом центре северной части, как бы организуя и сплачивая вокруг себя все городские строения, высился дворец – древняя резиденция японских императоров. Ведь и Киото совсем еще недавно носил громкий титул столицы, как бы ни старался его затмить молодой растущий Эдо. От дворца шел очень широкий проспект, который делил город на восточную и западную половины.

Незаметно подходила к концу зима 1906 года, для Васи – первая зима в Киото. Просыпалась природа, и это придавало особую прелесть древним храмам, прудам и паркам. Когда императорская семья покинула Киото, была опасность, что все это придет в запустение. Но город взял на себя заботу о бывшей императорской резиденции, а жители получили возможность вблизи полюбоваться ее красотой.

Сверстники особенно расхваливали Васе знаменитый сад храма Реандзи. Его предупредили, что сад этот не похож на другие – это сад камней.

– Наверное, необыкновенные какие камни? – заинтересовался Вася.

– Да нет, – ответили ему. – Просто пятнадцать необработанных камней разбросаны по белому песку. А сделал это много веков назад один монах по имени Соами. Да ты сходи – сам все увидишь.

– Да на что глядеть-то? – заупрямился Вася. – Разыгрываете меня, поди? Сами же говорите, что камни обыкновенные.

– Камни-то обыкновенные, а в саду том скрыт великий секрет, – наконец объяснили ему. – Мы тебе сказали, что камней пятнадцать?

– Ну? И что?

– А то, что все пятнадцать вместе ты не увидишь, как ни становись. Один камень остается невидимым.