Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

Преосвященный помолчал и уже, как бы самому себе, произнес:

– Я провижу твой трудный, может быть, крестный путь в России. Да укрепит тебя Господь в твой горький час.

Василий никогда и никому не рассказывал, что перечувствовал он в тот миг, когда коснулась его, осеняя крестным знамением, рука преосвященного и негромкий голос произнес: «Благословляю тебя нести крест твой. И да будут все твои свершения на благо России».

И Василий молча припал к благословляющей его руке.

Николай Васильевич помолчал и затем с волнением произнес:

– Так мне видится их последняя встреча. Кое-что я потом слышал от самого Василия Сергеевича как наказы мне, ученику. Многое потом уже вывел сам, осмысливая жизнь и поступки этого необычайного человека. И знаете, мне кажется, что тогда, перед поступлением в Кодокан, во время заутрени в Токийском соборе, молодой Ощепков пережил нечто подобное тому, что испытал в свое время Иван Касаткин, решаясь на поступок, определивший всю его дальнейшую жизнь.

– Что же это было?

– Я, верующий человек, сказал бы так: они оба услышали призыв Господень. Язычники, наверное, произнесли бы что-нибудь насчет «барабанов судьбы». Как бы то ни было, пережить такое дано не всем людям, и раздается этот Глас Господень только тогда, когда человеку предстоит совершить что-нибудь очень значимое, как сейчас говорят, «судьбоносное».

Николай Васильевич в раздумье дополнил:

– Говорят, что-то подобное происходило перед Куликовской битвой со святым Сергием Радонежским – монахи даже видели исходящее от него сияние…

Наш разговор на этом как-то сам собой прекратился – обоим не хотелось лишними толками нарушать ощущение, что мы коснулись чего-то исключительного, высокого и волнующего.

На прощание Николай Васильевич сказал мне: – Я тут обещал одному спортивному журналисту дать ему материал о докторе Кано – вот, если хотите, в нашу следующую встречу расскажу вам, что вспоминал Василий Сергеевич о поступлении в Кодокан и первых занятиях там.

Я вышел от Николая Васильевича, как обычно, под сильным впечатлением от всего услышанного. Хотелось побыть в одиночестве, поразмышлять. Как-то иначе виделись мне теперь не только вся история возникновения любимого единоборства, но и самая его суть.

Думалось и о том, что, наверное, те, кто видит в самбо лишь способ стать сильным, не очень заботясь о том, где потом будет применяться эта сила, скорее всего не поймут и не примут этого нового понимания. Зачем оно им? В лучшем случае обретенная сила будет использоваться для самозащиты – на улицах, которые стали небезопасными, или на войне, от которой теперь никто не застрахован.

Но ведь это все равно, что использовать только как счеты или пишущую машинку современный компьютер, не ведая и сотой доли его возможностей. Разве всякое знание и умение, приобретенное нами, не изменяет нас самих? Почему же мы не хотим осознать эти изменения и, более того, направлять их?

Вспомнилась одна из последних записей в дневнике святителя:

«Человеческая жизнь состоит из такого разнообразного сочетания мыслей и чувств, что решительно не поймешь, каким это чудом паяется и продолжается беспрерывно эта цепь, называемая душевной жизнью. Немало искусства нужно – припаять разом железо к золоту, соединить органически бриллиант с кремнем или булыжником, а в душевной жизни эта работа производится… так искусно и незаметно, что только ахнешь»…

И это чудо душевной жизни, совершаемое в человеке, этот труд души неотделимы от его физического состояния. Недаром говорится: «В здоровом теле – здоровый дух». Удивительно ли, что так тесно переплетены стремление к физическому совершенству с тягой к совершенству нравственному?

Было 29 октября 1911 года, когда спортивная школа Кодокан (Клуб постижения Пути) проводила очередной отбор лучших борцов для дальнейшего обучения в своих стенах. В зале, устланном камышовыми татами, как говорится, яблоку негде было упасть: его заполнили молодые претенденты. Когда все чинно расселись на собственных пятках и наступила торжественная тишина, к присутствующим обратился с речью сам основатель Кодокана – доктор Дзигоро Кано.

Речь была длинной – одни и те же положения (видимо, для лучшего усвоения непосвященными) повторялись в различных формах несколько раз. Почтительно внимавшая вначале молодежь откровенно заскучала – хотелось оглядеться по сторонам, рассмотреть ближайших соседей…

Василий сидел неподвижно, не сводя с оратора внимательных глаз: он знал, что за каждым абитуриентом пристально следят преподаватели Кодокана. Малейшее невнимание расценивается как неумение сосредоточиться и неуважение к великому мастеру дзюдо.

Сидеть оказалось не так-то просто: очень хотелось размять затекшие ноги. За открытым окном зала трещал неугомонный осенний кузнечик – цикада. Речь мастера словно сливалась с этой песней цикады в однообразную усыпляющую мелодию. Но у Василия недаром была многолетняя школа длительных церковных служб – это только по первости тогда кружилась голова от многочасового стояния и плыло перед глазами пламя тонких свечей. А потом обвыкся и научился сосредоточивать себя на молитве, не отвлекаясь на то, что происходило вокруг.

А теперь он уже не вникал в существо речи мастера, время текло как-то само собой, очнулся только тогда, когда до его плеча дотронулись и он услышал голос одного из преподавателей, сообщавший, что он принят. Василий попытался подняться на онемевшие ноги и повалился набок на татами.

Поднимаясь с корточек, как принято у японцев, – без помощи рук, он увидел, как мимо него в группе преподавателей идет к выходу доктор Кано.

Склонившись в традиционном поклоне, Василий услышал, как кто-то из окружения мастера сказал: «Сэнсэй, и вам не жаль всех этих отвергнутых молодых людей, которых вы лишили вашего наставничества?» Уже подняв голову, он уловил ответ Кано: «Есть много способов наставлять. Если я отказал в наставлении недостойному – этим я тоже его наставил. Так считают древние мудрецы».

Василий долго смотрел вслед человеку, произнесшему эти слова, и раздумывал, не слишком ли легко великий мастер вычислил в этом зале недостойных. А затем одернул себя: ему-то что? Его ведь сочли достойным учиться здесь. И он решил при первом же случае показать своим наставникам все, что он уже знает. Пусть не думают, что имеют дело с совершенным новичком.

Но такой случай не представился ни на первом, ни на следующих занятиях. Здесь предпочитали иметь дело с «сырым материалом», не отягощенным какими-либо умениями и навыками.