Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Как быстро пронеслась жизнь! В 1773 году Бернардо Фелипе, только что приехавший из Мадрида в поисках денег, необходимых, чтобы выплатить полную стоимость мадридского дома на улице Леон — номер не то 17, не то 19, возможно, и 21, он точно не помнил, — поручил ему отправиться за получением ренты, которую должны были ему арендаторы кадисских домов. Принимая это поручение, Антонио и представить себе не мог, что будет значить в его жизни эта поездка, на которую он так легко решился. Бернардо нужны были деньги, и он ехал за ними, не ведая о том, что ему суждено во время этого путешествия обрести свое счастье и заложить основы будущего, в котором сегодня он сам не знал точно, довелось ли наслаждаться или мучиться.

В то мгновение, когда началось его путешествие, покидая пристань Рибадео, он бросил последний взгляд на этот дом, имевший уже вполне законченный вид, нуждавшийся лишь в небольших завершающих штрихах. Он строил его постепенно, совершая все более рискованные торговые сделки, мало-помалу превращаясь в процветающего коммерсанта, которого некоторые считали любимцем фортуны, а многие боялись. Но при этом он не переставал обслуживать интересы Бернардо, о чем последнему было прекрасно известно, так что Антонио никогда даже не пытался подтверждать каким-то образом свою честность, впрочем, и Бернардо, со своей стороны, никогда этого не требовал, — так уверены они были друг в друге, так незыблема была их дружба.

Бернардо приехал из Мадрида, с тем чтобы доверить ему права, позволяющие получить плату в размере 420 песо за наем дома в Кадисе на Аламеде; 700 песо — за дом на улице Мурга; 625 песо — за дом на улице Марина; 312 — за самый маленький дом, на улице Чика; еще 450 песо приносил дом на улице Сан-Хуан-де-Андас; итого — 2507 песо в год, что составляло после пяти лет отсрочки в платеже двенадцать тысяч тридцать пять песо, как раз необходимых Бернардо для совершения сделки; Антонио согласился самолично отправиться взыскать эти деньги, дабы придать большее значение и большую силу процедуре возвращения капитала, который уже можно было считать почти полностью утраченным. Это была последняя попытка взыскания долга, не сулившая особой удачи, ибо уже неоднократно предпринимались хлопоты, и все заканчивалось безуспешно. А ведь двенадцать тысяч песо — это целое состояние.

В тиши комнаты, затерявшейся в громаде его дома в Рибадео, ожидая, пока ему принесут легкую закуску, Антонио Раймундо вспоминает это плавание в Кадис, к тому времени самое длинное его морское путешествие. Он уверен, что и теперь в состоянии воспроизвести в памяти образ, возникший при последнем взгляде, брошенном им тогда на строящийся дом, восстановить тогдашний вид особняка, расположенного прямо над Старой пещерой, если глядеть с моря, как смотрел он как раз перед тем, как корабль лег на левый борт, держа курс в одно из самых бурных морей, какие только есть в мире, то, что начиналось за лиманом. На дом Гимаран, в котором он тогда жил, он поглядел лишь мельком. И сделал это лишь для того, чтобы помахать на прощание рукой своему другу и поручителю.

Как и во время первого плавания в Ферроль, еще относительно недавнего, с ним находился Маноло Пидре, крепко держа в руках руль его судьбы. Но теперь он уже был капитаном судна, поскольку Антонио сам повысил его в чине вскоре после кончины дона Бернардо, когда Бернардо Фелипе решил сделать друга главным управляющим всего состояния, унаследованного им от отца, горя желанием уехать в столицу, где надеялся удовлетворить свои прихоти.

К тому времени Антонио Раймундо уже достаточно хорошо был знаком с галисийским и астурийским побережьем Бискайского залива; немного меньше знал он берег, тянущийся до Страны Басков, и также слегка освоил французское и английское побережье; однажды он даже дошел до Риги, до Лифляндии и Курляндии, движимый горячим желанием заняться торговлей льном на севере Европы и самому познакомиться с рынком, который представлялся ему исключительным для его интересов, а также стремлением улучшить свое знание английского и французского, которыми он начал овладевать во время пребывания в монастыре Вилановы-де-Оскос.

Путешествия с младых лет служили ему для того, чтобы узнавать новые места и учиться неизвестным техническим приемам и еще чтобы пополнять свою растущую библиотеку. Его уделом были активные действия, торговые сделки, дабы перед его внушительным носом с характерной переносицей прошло как можно больше товаров, с тем чтобы извлекать прибыль, которую он будет настойчиво и постоянно вкладывать в новые деловые сделки с целью получения максимального дохода. Сейчас, в воспоминаниях, он снова шел к Кадису на борту фрегата, принадлежавшего Бернардо, в качестве его управляющего с одной-единственной целью: посетить город, ставший преемником Севильи во всем, что касалось торговли с Вест-Индией, пока пятью годами позже, в 1778 году, он не утратит привилегию единственного порта прибытия всех судов, следовавших из Америки. Антонио не преминул надлежащим образом воспользоваться последним обстоятельством, направляя свои собственные корабли в Ферроль, или даже в Рибадео, или в любой другой порт, который, по его мнению, оказывался наиболее подходящим.

В те времена Кадис являлся городом, который был заполнен людьми просвещенными и не чуждыми авантюр, ценителями образования и любителями риска, такими людьми, как он сам, скачущими на коне из мира уходящего в мир новый, только что заявивший о себе, могущественный и подвижный, стремившийся к обновлению и захватывающий. Путешествие оказалось приятным. На протяжении монотонных дней плавания ничто не нарушило ход корабля, менялся лишь его курс. После того как позади остались берега Галисии, плавание стало совсем скучным — настолько, что они были благодарны судьбе, когда ветер отнес их в океан, изменив намеченный курс и удалив их от созерцания португальского побережья, отличавшегося однообразием прямых линий, низкими и в основном пологими берегами, не имевшими ничего общего с кружевом Камариньаса, предстающим взору у галисийского берега. Гораздо приятнее было созерцать море, заполнившее собой весь горизонт, эту бесконечность, это безмолвие, нарушаемое лишь завыванием ветра в снастях да еще ударами волн о киль судна, этой вечной симфонией.

Так они плыли три дня, идя по ветру и измеряя глубину лотом, пока уже в самом конце видневшегося вдали португальского берега им не пришлось лечь в бейдевинд [75] Бейдевинд — курс парусного судна при встречно-боковом ветре. , чтобы подойти к мысу Сан-Висенте неподалеку от просторной бухты, на которой стоит Кадис. Там стройные бригантины, пузатые сухогрузы, внушительные фрегаты с округлыми корпусами наполняли атмосферу порта ароматами, струящимися из их трюмов сквозь люки, маленькие, словно ротики, раскрывшиеся во внезапном неподдельном удивлении, но достаточные для того, чтобы их дыхание заполнило воздух невероятными запахами какао и рома, кофе и всевозможных пряностей из Америки; а также масел и вин, лаков и слоновой кости, доставленных на судах, прибывавших из Манилы или других столь же далеких и экзотических широт. Вот чем был в те времена Кадис.