Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

В тот день, когда он вошел в дом в Рибадео в качестве женатого мужчины, работы по его строительству велись уже четыре года. Он начал его строить, когда его собственное дело стало набирать обороты и Маноло Пидре помог подыскать подходящее место для его возведения. Они решили, что дом должен быть рядом с пристанью, поблизости от моря, этого пути к богатству. Было сооружено здание вызывающе великолепное, восхитительное и необычное, нечто совершенно новое и изумительное, надежное и устремленное ввысь. К тому времени Антонио Раймундо еще и трех лет не проработал мажордомом и управляющим имуществом своего друга Бернардо, но отважился не только построить этот особняк, но и нанять архитектора со стороны, члена Королевской академии изящных искусств Сан-Фернардо, приверженца неоклассицизма, вместо того чтобы пригласить местного мастера, привыкшего к барокко с его галисийской волнистостью, столь же причудливой, сколь и чарующей, настолько же пышной, насколько сурова и строга архитектура, которую демонстрирует теперешнее сооружение. Это был настоящий скандал. Откуда взял деньги этот столь еще молодой человек?

Да, он действительно был еще очень молод, ему едва исполнился двадцать один год. Еще и четырех лет не прошло, как он стал управляющим всем имуществом дома Гимаран, а уже оказался в состоянии бросить этот вызов, оскорбивший здешних идальго, привыкших управлять городом в соответствии с семейным правом, привилегией, дарованной им Богом, которую они ревностно и осмотрительно передавали по наследству, лишь в редких случаях и очень осторожно наделяя ею некоторых избранников. Когда Ибаньес возвел это чудо, немало голосов приписали ему отсутствие верности по отношению к его хозяину и другу Бернардо Фелипе, пребывающему ныне в королевском граде Мадриде и, возможно, даже изгнанному из дома пришлым любителем дорогих кафтанов вызывающих расцветок.

Они и не подозревали, что он всегда был и навсегда останется верным Бернардо, и даже сейчас, по прошествии стольких лет, он по-прежнему ему предан. Никто из этих злопыхателей не мог предположить, что он всегда был честным коммерсантом, может быть склонным к риску и не слишком щепетильным, но всегда верным своему слову и своим оценкам, неутомимым тружеником, наделенным редкой способностью находить деньги везде, где бы они ни таились. Разве виноват он был в том, что не боялся рисковать? Разве греховным было его умение отыскать в книгах ответы на поставленные задачи, о которых остальные даже не подозревали, безмятежно пребывая в застойной рутине? Все эти идальго и их приспешники, служители Церкви и армейские чины, даже не догадывались, что он никогда ничего не украл у Бернардо Фелипе и ничего никогда не украдет. Они и представить себе не могли, что никто не мог бы управлять вверенным ему имуществом лучше, чем он, сумевший не только сохранить все состояние, но и приумножить его. Но уже тогда, столько лет тому назад, поговаривали, что он ворует. Уже тогда зависть порождала клевету.

Ему не помогли ни принятые меры предосторожности, ни благоразумные действия, исполненные покорности по отношению к тем, кого он считал старейшинами города, ни привлечение дам из аристократических домов самыми изысканными товарами. Он приложил все старания к тому, чтобы распределять если не справедливым, то во всяком случае разумным и целесообразным способом лучшие товары, которые он доставал путем контрабанды; он пытался задобрить патрициев через их собственных жен. Так, в самых знатных домах Рибадео он всегда предлагал лучший балтийский лен для прекрасных дам, и всегда по лучшим ценам, лучшие вина в лучшей посуде для самых выдающихся идальго, которым предстояло пить их за столами, накрытыми самым изысканным на всем бискайском побережье образом. А посему и самое вкусное оливковое масло, и водка из самых надежных партий тоже были для них.

Он делал это потому, что был убежден: стоит немного потерять на этих особых предложениях, чтобы получить соответствующие компенсации в чем-то ином, обретя взамен безопасность и доверие, соучастие и помощь, если не сдержанность и даже забвение. Но они не простили ему и этого тоже. В результате этих безвозмездных подношений, не всегда, но в большинстве случаев, зависть проявила себя тем, чем она является на самом деле: чумой, распространяющейся легко и быстро, порождая беспамятство.

Он скопил слишком много богатства за слишком короткое время, но разве его вина, что он обладал даром ясно видеть многие вещи? Не было его вины и в том, что он легко одерживал победы над женщинами и умел непринужденно вести приятную беседу, когда считал это необходимым: не раньше и не позже, лишь тогда, когда ему это было нужно и он надеялся извлечь пользу из потраченного времени. Но он ни в коем случае не предавался беседе, если предполагал, что разговор окажется чем-то бесполезным, расточительством, чего он никогда себе не позволял. Если же это было не так, если беседа открывала перед ним манящие горизонты, исключительно усилием воли он превращался в весьма красноречивого человека, умеющего тратить время на то, чтобы очаровать юную даму или ублажить старейшин города, взиравших на него с уверенностью, что сей юноша обладает необыкновенными способностями и силой характера, а посему следует не выпускать его из виду, всегда держать рядом и не поворачиваться к нему спиной; иметь его под рукой, поблизости, но соблюдая правильную дистанцию, которая может оказаться спасительной в том или ином смысле, в зависимости от ситуации. Тогда он умел говорить много и долго, становясь при этом удивительно приятным, и очарование его улыбки было столь же велико, сколь суровым становился взгляд, когда он не мог разглядеть на сокрытом от его глаз горизонте ничего, что бы имело хоть какое-то отношение к интересам, которые он себе наметил с самого детства.

Дом в Рибадео. Там был балкон с ажурной чугунной решеткой, выкованной на его фабрике; здание было отгорожено от людных мест оградой из копий с острыми наконечниками и отдалено от бойких мест. Дом возвышался над ярмарочной площадью, и попасть туда можно было с юго-западной стороны, поднявшись по необычно широкой лестнице, воспринимавшейся как оскорбление всеми, кто вынужден был часто подниматься по ней, промокая под дождем, тоскливо высматривая, ждет ли их кто-нибудь на пороге. Теперь он пуст. Лишь слуги пришли сюда в ожидании хозяина, и, когда он вошел в дом, они уже стояли в просторном вестибюле, выстроившись как на параде, словно хотели показать ему, что они выполнили все, чего от них ждали.

Он вошел и прямиком направился в свою спальню, даже не удосужившись ни с кем поздороваться. Он мечтал об одиночестве, оно было ему необходимо, чтобы вспомнить одно и постепенно начать привыкать к другому. Завтра утром у него будет время расспросить о подробностях строительных работ и найти Лусинду. Сейчас же он намеревался отдохнуть. Он распорядился, чтобы ему принесли что-нибудь поесть в комнатку, расположенную перед спальней и служившую ему кабинетом; он собирался расправиться с едой, вглядываясь в дали дальние, заключенные в глубине его «я», пребывающего в сей момент весьма далеко от этих майских сумерек. По небольшой лестнице отсюда можно было подняться на башенку, поглядеть на морской горизонт в ожидании прибывающих кораблей или просто созерцать море и мечтать обо всех сокрытых в нем тайнах. Он заперся в комнате, уселся на низкое креслице и, пока разувался, предварительно повесив кафтан на спинку стула и небрежно бросив парик в изножие кровати, нерешительно вздохнул, будто не зная, на счет чего отнести свою печаль.