Анатолий Марченко - За Россию - до конца

И всё же к вечеру его терпение иссякло, и, сев в поданный ему местной знатью автомобиль, он поехал в центр города. Но и там, на городских улицах, его не отпускало от себя негодование: «Ну и правительство, чёрт бы его побрал! Кто вам мешал, господа хорошие, первыми ввязаться в бой с красными, разгромить их да и войти первыми в город?! Так нет же, когда город взят Добровольческой армией, это правительство пожелало войти в Екатеринодар на правах победителя, под гром духовых оркестров!»

На следующий день в городском театре с пышностью и блеском прошла официальная церемония в честь генерала Деникина. Медоточивые речи лились рекой.

— Кубанские казаки, — торжественно возвестил Филимонов, — закончив освобождение родного края, будут продолжать борьбу за возрождение великой, единой и неделимой России!

В таком же духе вещали и другие ораторы, не скупясь на обещания продолжать борьбу и за пределами Кубани. Все как один восхваляли мужество и доблесть добровольцев, воздавали хвалу Деникину, как истинному русскому полководцу, способному одолеть красных и триумфально войти в Москву точно так же, как теперь он вошёл в Екатеринодар — столицу кубанского казачества.

Деникин воспринимал все эти дифирамбы с изрядной долей скепсиса, думая больше о том, что предстоит осуществить в ближайшем будущем. Его занимали мысли о планах дальнейшего наступления, о том, что мало завоевать территорию — ею надо ещё и управлять, иначе все, кто проживает на этих территориях, будут ввергнуты в хаос. Генерал понимал, что в вопросах управления краем ему неизбежно придётся встретить пусть не прямое, но всё же сопротивление Кубанского правительства, которое и в этих вопросах претендовало на самые первые роли. Деникин придерживался точки зрения, согласно которой составные части Российского государства должны иметь самую широкую автономию, при которой обеспечивается бережное отношение к вековому укладу жизни населения. В данном случае — кубанского казачества. Кубанское же правительство и Рада спали и видели, как Кубань становится суверенным, независимым от России государством. Некоторые горячие головы, ещё не дождавшись полной победы, уже требовали, чтобы на международную конференцию, посвящённую окончанию Первой мировой войны, были посланы делегаты от кубанского казачества. Были и такие, кто оголтело добивался выхода всех кубанских казаков из состава Добровольческой армии. Кубанская армия, утверждали они, должна подчиняться генералу Деникину лишь в оперативном отношении.

— Ишь, на что замахнулись! — делился своими мыслями с Романовским Деникин. — Они хотят, чтобы моя армия уменьшилась не менее чем наполовину, да к тому же ещё и лишилась всей конницы! И это в то время, когда красные создают небывалую ещё по численности конницу, которая ныне на поле боя будет иметь решающее значение. Вы слышали о некоем Будённом?

— Приходилось, — ответил Романовский. — Этот бывший вахмистр создаёт целую конную армию — ни больше ни меньше!

— Вот видите! — Деникин был необычайно взволнован, хотя и старался внешне не показать этого. — Давайте-ка соберёмся вместе с кубанскими властями и выскажем им откровенно, без всяческих экивоков, всё, что мы думаем.

— Решено, — коротко откликнулся немногословный Романовский.

Вскоре на встрече командования армии и представителей Кубанского правительства Деникин заявил:

Не будем играть в прятки, господа. Мы ставим своей целью в первую очередь освободить Россию от большевизма, а потом уж думать, кому из нас властвовать, а кому подчиняться. А Кубанское правительство торопится делить шкуру неубитого медведя. Кое-кто, похоже, забыл, что половина Кубани ещё лежит под властью большевиков, что на полях сражений льётся кровь добровольцев. И в это самое время кое-кто стремится развалить армию. Знайте же, господа, что я этого не допущу!

И тут же демонстративно покинул заседание.

Деникин отдавал себе отчёт в том, что освободить Екатеринодар — это ещё не значит освободить всю Кубань. И потому он развивал наступление таким образом, чтобы выйти к Чёрному и Каспийскому морям. Уже в середине августа Добровольческая армия захватила Новороссийск. Таманская армия красных была вынуждена отходить к Туапсе, чтобы затем повернуть на восток для соединения с армией Сорокина.

Теперь предстояло сражаться за восточную часть Кубани.

Из записок поручика Бекасова:

Екатеринодаром я был восхищен не меньше, чем Антон Иванович. Я попал в родную, милую сердцу ещё с раннего детства стихию. Город этот был схож с Ростовом, Майкопом, Пятигорском, Владикавказом — короче, со многими городами Северного Кавказа. Но было и то, что отличало его от всех других кавказских городов: красавица Кубань — совершенно особенная река, с особенным характером, река, которую невозможно было не любить. В ней не было дикого своенравия Терека и слишком подчёркнутой безмятежности Дона. Она соединяла в себе, казалось, несоединимое: неукротимую волю к свободе и трогательную покорность. В этом сочетании проступало сознание величавого и в то же время скромного достоинства, эта прекрасная река как бы говорила: да, я своенравна и дика, потому что родилась высоко в снежных горах, крестилась в мрачных ущельях и теснинах; да, я спокойна и ласкова, потому что стремлюсь породниться со степями края, которые в мою честь названы кубанскими; да, я не похожа на другие реки, и потому вам остаётся только одно: восхищаться мною!

Я и в самом деле не уставал восхищаться Кубанью, и 1 восхищался ею уже не в гордом одиночестве: со мною рядом была Люба. И самое удивительное состояло в том, что именно на берегу Кубани Люба сказала мне с улыбкой:

— Этой ночью я думала знаешь о чём? Нет, по твоим удивлённым глазам я вижу, что тебе ни за что не догадаться!

— Я попробую! Тебе хочется прыгнуть с обрыва в Кубань?

— А что? Пусть бы она понесла меня в море.

— В Азовское? — Кажется, я не мог выдумать вопроса глупее: в какое же море может ещё впадать Кубань?

— А мне всё равно в какое. Лишь бы в морскую пучину. И знаешь, я горжусь этой рекой. Хотя бы уже за то, что её прародитель — сам Эльбрус. Она же начинается на его склонах.

— Полюби её ещё и за то, что длина Кубани — без малого тысяча километров, что она взяла в плен много притоков. Да ещё каких! Теберда, Уруп, Лаба, Белая!

— Ты так и не угадал, о чём я думала ночью.

— Тебя, наверное, потянуло в театр? Кажется, вчера приехала оперетка из Ростова.

— Да, оперетта — моя любовь! — воскликнула Люба. — И мы с тобой обязательно сходим, надо успеть, пока мы не ушли из города. Но ты снова не угадал. Да и не старайся — всё равно ничего не выйдет.

— Может, ты хочешь разбогатеть? И чтобы война кончилась?