Борис Изюмский - Тимофей с Холопьей улицы. Ханский ярлык

«Сколько богатства награблено! — недобро подумал Калита. — Даже трон работы нашего мастера Кузьмы. Сегодня на базаре Бориска на самом красивом бронзовом подсвечнике надпись нашел: «Сделал раб бедный Влас». Тыщи их, полоняников, здесь».

На высоком троне посреди шатра, под балдахином, усыпанным драгоценными камнями, восседал лицом к югу, словно идол, хан Узбек. За последние несколько лет хан очень изменился. Был он моложе Ивана Даниловича, а расползся безмерно, от былой своеобразной красоты не осталось и следа. Он сидел маленький, толстый, с трудом дышал. На лице, с нездоровыми отеками под глазами, застыла надменность. Только изредка хан едва заметным движением пухлых пальцев отдавал приказания, и тогда придворные послушно склонялись перед ним, гибкие воины в панцирях из потемневшей буйволовой кожи, бесшумно пятясь, выскальзывали из шатра.

По бокам ханского трона, на ступенях, покрытых парчой, сидели знатные вельможи в богатых одеждах и ярких тюбетейках. «И по рылам видно, что не из простых свиней», — насмешливо подумал о них Калита. Он тотчас приметил Киндяка с зелеными, как всегда, закисшими глазами, рыжего Чанибека, тысячника Байдеру, вельможу Тушухана с большими оттопыренными ушами, обрюзгшего посла Андулю, а возле него — ханского составителя грамот, красивого, высокого Учугуя Карабчи.

Неподалеку от хана примостилась жена его Тайдула и молоденькие смешливые дочери. Младшая, хорошенькая непоседа с быстрыми угловатыми движениями, увидев вдали, среди гостей, жениха, приехавшего из Индии, посылала ему нежные взгляды.

Пробираясь к своему месту, за колонной в листовом золоте, где на коврах сидели гости, Калита незаметно поглядел на ханшу: «Ждать ли помощи?»

Его внимание привлекло необычайное дерево, стоящее в глубине шатра. Каждый лист дерева сделан был из серебра. У подножия чуда лежали четыре золотых льва с разинутыми пастями. Золотые змеи обвили хвостами ствол дерева, положили чешуйчатые тела на головы львов. На самой верхушке дерева, выставив ногу вперед, стоял, будто живой, из бронзы отлитый человек. Вот он поднес к губам трубу, и, отвечая на трубные звуки, задрожали серебряные листья, начали извиваться змеи, из львиных пастей потекли в тазы струи вина, кумыса, меда, и молодые, ловкие прислужники, черпая влагу, стали разносить ее гостям.

«Тщится удивить, чтобы в силу верили, — проницательно отметил Калита. — Ну, да и мы не лыком шиты! Не ваши руки и не ваш ум сие делали: из Китая прислали».

К хану приблизился Киндяк, прошептал почтительно:

— Правосудный правитель, московский князь просит выслушать его.

— Пусть подойдет.

Киндяк кивнул Калите.

Калита согнулся — сейчас ему можно было дать много более сорока лет, даже губы стали тоньше и бледней, — поднялся по лестнице к площадке у трона.

Слуги Калиты положили у ног хана подарки: золотую посуду, жемчуг, меха. Были здесь белоснежные горностаевые накидки, пушистые, как первый снег на московских крышах; пепельно-голубая горская куница-белодушка — для шапок; черная лиса, что попадается раз в сто лет; нежный, благородный соболь; лесная куница с коричневато-серой спинкой и оранжевым пятном на шее, у горла.

Хан Узбек довольно покосился на меховую груду, с напускным безразличием отвел глаза в сторону. Ханша что-то зашептала ему, Узбек, соглашаясь, кивнул головой.

Калита низко поклонился. Горбясь, заговорил свободно по-татарски:

— Хан могущественный, блеск земного мира и веры, величие ислама и мусульман…

Слегка приподнял голову, незаметно посмотрел на Узбека.

Несколько слуг неустанно приводили в движение опахало, но лицо хана лоснилось от выступившего пота. «Как у тех на гостином дворе, — мелькнула мысль у Калиты. — Плюнуть бы в рожу. А надо точить словесный елей… "

Неряшливо застегнутый халат, открывающий полную, в бурых завитках волос грудь хана, местами взмок и прилип к телу. Узбек только что пил кумыс — капли его стекали по редким темным кустикам бороды.

«Ишь, мяса-то сколько да все шеина!» — обретя свою обычную насмешливость, подумал Калита и ниже склонил голову.

Узбек милостиво разрешил:

— Повелитель слушает тебя…

— Величайший и прозорливейший, путеводная звезда мира, я твой покорный слуга…

Узбек только пальцами пошевелил — мол, знаю, знаю.

— Защитник веры и справедливости, не корысть, а преданность тебе и желание доказать верность привели слугу твоего сюда. Дерзнул приехать недаром…

— А может быть, и даром? — пошутил Узбек. Был он сегодня в хорошем расположении духа, а в такие редкие минуты любил пошутить и первым посмеяться своим шуткам.

Калита заметил в глазах хана игривый огонек и, зная по рассказам монголов доступность Узбека в подобные минуты, ответил:

— Даром и чирей не сядет, все хоть почесаться надобно!

Хан на минуту задумался, подыскивая ответ, но не нашел его и, видно желая смутить московского князя, сложил свои пухлые пальцы в кукиш. Повертев им перед собой, спросил не зло, но с издевкой:

— А если тебе это в подарок?

Услужливо захихикали ханша и дочери, осклабились, закивали одобрительно вельможи.

Калита с деланным простодушием ответил:

— Кукиш и без денег купишь…

Тут-то и прорвало неудержимого Узбека. Довольный своей шуткой, закатился, затрясся, завизжал, брызгая слюной, наливаясь кровью.

Пронзительно вскрикивая, он бил колени ладонями, прикладывал ладони ко рту. Когда смех затих и казалось, сейчас совсем прекратится, хан сделал глубокий, всхлипывающий вздох и снова начал визжать и брызгать слюной. Наконец и впрямь умолк, тяжело дыша.

Калита решил: пора! От верных людей знал, что сегодня добрались до Орды двое недобитых в Твери татар. Надо было первым сказать хану о случившемся.

— Повелитель, — произнес Калита скорбно. — В Тверском улусе… (остановился на секунду, подумал: «Постращаю пустосмеха!») непокорные подняли против тебя грозное восстание, убили брата твоего, славного Щелкана, отряд его изничтожили…

Узбек побагровел от гнева. Разом вспомнились и другие неприятности: дочь Тулунбай, что в жены взял египетский султан аль-Мелик-ан-Насир, умерла на чужбине непонятной смертью; прошлой ночью сон зловещий снился, будто сидит он, хан, на троне, а трон качается. А тут еще эта чернь тверская из повиновения выйти осмелилась! Думают, не силен уже владыка вселенной. Ошибаетесь, собаки! Русских князей надо натравлять друг на друга!

Узбек медленно встал, резче выдались скулы на распаленном бешенством лице.

Закричал злобно, с привизгом:

— С корнем истреблю змеиное гнездо! Перережу всех до единого! Рязанского князя немедля казнить!.. Иди, Киндяк!