Владимир Рынкевич - Мираж

Мария написала Кутепову из Хельсинки, что она и Якушев его ждут и что она опять живёт в другой гостинице, а муж остался в Ленинграде до появления Рейли. Писала «химией» и шифром, ключ которого — книга «История русской музыки Сабанеева». Расшифровывал письма Монкевиц — надо же было чем-то его занять.

Она его ждёт — главный смысл письма, и генерал немедленно собрался. Лида что-то почувствовала или рождение ребёнка сделало её беспокойной: не хотела, чтобы он уезжал, чего-то боялась:

— Зачем ты поедешь туда? Граница рядом. Они схватят тебя, как Савинкова.

— Лида, все мои поступки, моя работа, поездки — это исполнение долга. Я продолжаю сражаться за освобождение России. Тебе я сказал однажды, что ради блага России готов пожертвовать всем, что у меня есть: не только собой, но и тобой, Лида, и маленьким Павлушей.

— Но ведь другие генералы и офицеры тоже любят Россию, но живут обыкновенной жизнью, со своими семьями.

— Да, абсолютное большинство людей живёт именно обыкновенной жизнью, ради семья, ради дома и детей, но всё, что совершается в мире великого, делается теми, кто живёт для чего-то другого.

— Но Россия, ради которой ты борешься, состоит из обыкновенных людей, из обыкновенных семей.

— Всё, Лида. Я еду ненадолго, и в Финляндии не опасно.

Там не опасно, а прекрасно. Светлые ночи вдвоём с Марией, прогулки днём на рыбный рынок, на берег, где прямо со шхун, с рыбачьих лодок вываливают только что пойманную трепещущую рыбу, и люди толпятся среди пестро-серебристых куч, дыша морским острым ароматом.

В парижский кабинет Кутепова вошёл мужчина лет пятидесяти, крепкий, очень здоровый, судя по движениям и цвету лица, но уже несколько обрюзгший. С первого взгляда не понравились его чёрные и выпуклые, как у лягушки, глаза, рассматривающие всё и вся с высокомерной подозрительностью. Не понравилось, как сел в кресло — развалившись, нога на ногу, носок модного ботинка направлен в лицо собеседнику. С нелепой гордостью заявил, что в СССР его ждёт смертный приговор, но он верит в свою звезду и в свой многолетний опыт разведчика.

— Надейтесь на «Трест» — сказал Кутепов. — У них отлично налажена переброска через границу. При переходах не было ни одного провала. И на той стороне мои доверенные представители находятся уже несколько лет, ведут разведку, выезжают сюда. И вам они будут помогать на границе и после перехода. Это Мария и Георгий Березовские. Условно их называют моими племянниками. И он, и она прошли всю Гражданскую.

— Тогда это, наверное, последние участники Гражданской, на которых можно надеяться. Вообще, белая эмиграция деградировала.

— Вы не всё знаете о белой эмиграции, — сказал Кутепов, стараясь оставаться спокойным и не пресекать легковесно оскорбительные высказывания Рейли.

— Не всё я знаю. Согласен. И о теперешней России тоже не всё знаю. Поэтому я намереваюсь перейти границу.

— Желаю успеха, господин Рейли. Надеюсь, вам удастся познакомиться с внутренними силами России, тем более на нас, эмигрантов, надежда плохая.

Газетное сообщение насторожило и озаботило: «В ночь на 29 сентября при попытке перейти советско-финскую границу у деревни Ала-Кюль убит известный разведчик, борец против советского режима Сидней Рейли».

Вскоре через связного пришло письмо от Марии:

«Дорогой дядя! Я в полной прострации — ничего не понимаю, не знаю, что делать. У меня в сознании образовался какой-то провал. У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я. Всё было организовано, как обычно. Я была ответственной за «окно». Сама наблюдала переход Рейли на ту сторону. От него пришла из Москвы открытка и письмо жене. В Письме он хорошо отзывался о работе «Треста», но признавал возможность ареста. Мы с мужем спокойно ждали его возвращения, и Георгий в ночь на 29-е вышел его встречать. Он слышал и видел внезапно начавшуюся перестрелку и конные разъезды, искавшие труп. Это трагическая случайность. Ни я, ни «Трест» совершенно не виноваты…»

Пришло письмо от варшавского представителя «Треста» Артамонова:

«Происшествие, по-видимому, всё же случайность. «Тресту» в целом опасность не угрожает. А это уже большое счастье, так же как и то, что Якушев не поехал провожать Рейли».

Шульгин решил, что в «Трест» можно верить, и собрался в Россию с помощью людей Якушева искать пропавшего сына.

В июне 25-го Кутепову пришла очередная шифровка от Марии.

«Дорогой дядя! Недобрая тебе весть. Никто из «Треста» не знал, что твой брат Сергей проходил в закрытом процессе ГПУ по делу лицеистов. Его расстреляли. Прими наши…»

Сергей никогда к «Лицею» и близко не подходил — его расстреляли как брата генерала Кутепова!

В небольшом зале РОВСа устроили просмотр нового советского фильма, объявленного всеми газетами величайшим достижением мирового кино и идущего в парижских кинотеатрах по 4 сеанса в день. Пришли руководители и многие офицеры: и шофёры, и рабочие, и продолжающие службу в несуществующей армии — в отделах РОВС, у Кутепова, в штабе Врангеля и в других подобных организациях. Оказалось, такая аудитория всё воспринимала по-своему.

Сначала почему-то механик гнал очень много советской кинохроники.

Рояль молчал, зрители молчали, кричали титры с экрана:

10 000 ТРАКТОРОВ РАБОТАЮТ НА ПОЛЯХ СССР

ГУСЕНИЧНЫЙ СОВЕТСКИЙ ТРАКТОР

200 ЛЕТ АКАДЕМИИ НАУК СССР. БАНКЕТ В КРЕМЛЕ

С УЧАСТИЕМ ПРАПРАВНУЧКИ ЛОМОНОСОВА

ПЕРЕЛЁТ МОСКВА—УЛАН-БАТОР—ПЕКИН. ЛЁТЧИК ГРОМОВ

АРЕСТОВАН И ПОЛУЧИЛ ЗАСЛУЖЕННОЕ НАКАЗАНИЕ

ЯРЫЙ ВРАГ СССР СИДНЕЙ РЕЙЛИ

ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ ПАРОВОЗ ПОСТРОЕН В КОЛОМНЕ

КРЕЙСЕР «АВРОРА» В ШВЕЦИИ И НОРВЕГИИ

ВЫСТУПЛЕНИЕ МАТРОССКОГО АНСАМБЛЯ ПЕСНИ И ПЛЯСКИ

XIV СЪЕЗД ВКП(б). ОТЧЁТНЫЙ ДОКЛАД т. СТАЛИНА

И появлялись на экране трактора, идущие, как танки, в атаку, улыбающийся лётчик Громов, праправнучка Ломоносова, знакомые Кутепову чёрные выпуклые глаза Рейли, матросы, лихо танцующие, наверное, «Яблочко», загадочное лицо Сталина...

Начался фильм. Рояль зазвучал печально тревожным туманом над морем. Матросский кубрик снят злым предвзятым режиссёром, никогда нигде не служившим, не понимающим, что такое солдатский или матросский дом. И казарму Преображенского полка можно было бы показать как тюрьму, если сдвинуть койки и вместо фельдфебеля снять тюремного надзирателя.

Червивое мясо для матросского борща? Доктора и поваров — под трибунал, капитана и старпома — в отставку. И никакой революции. Расправа над офицерами садистски жестока. Что это за любование раскачивающимся пенсне, оставшимся от доктора? Не жалеет советский режиссёр офицеров. Вот и офицеры не жалеют красных.