Владимир Рынкевич - Мираж

— Много русских, — сказала она.

— Здесь не много — вот повезу вас на Пигаль.

Шофёр такси вежливо приветствовал:

— Здравия желаю, господин генерал.

— Здравствуйте, штабс-капитан.

— Последнее время неприятно стало ездить — того и гляди придётся мимо советского посольства. Не могу смотреть на ихний флаг. Сколько мы таких флагов растрепали. Сейчас бы им что-нибудь устроить. И послу ихнему.

— Нам не надо мимо посольства. Везите прусский Париж — на Пигаль.

Как обычно, здесь нескончаемый русский праздник: русская речь, русская брань, русские вывески и афиши: «Кавказский погребок», «Яр», «Киностудия «Альбатрос», «Иван Мозжухин», «Чай Кузьмичев с сыновьями», «Каспийская икра оптом и в розницу»...

Мария остановилась у афиши, в центре которой фото четверых мужчин в русских национальных одеждах: косоворотки, кафтаны, сапоги гармошкой. На афише: «Александр Вертинский, Ница Кодолбан».

— О Вертинском слышала хорошее, а кто такой Кодолбан?

— Цымбалист. Можно сказать — гусляр. Только гусли маленькие. Играл для императрицы.

К удивлению Марии, она оказалась не в театре, не в концертном зале, а в ресторане «Большой Московский Эрмитаж». Меню такое русское, что и в России после революции не найдёшь: блины с икрой, расстегаи, гурьевская каша, солянка рыбная... В центре зала — большая эстрада. Вышли двое. Певец в смокинге и в длинных сверкающих штиблетах, вызывающих вопрос о размере, цимбалист — в русском костюме. Ударили струны, певец запел. Это была не песня, а заклятье. Зал затих, и в неожиданной мёртвой тишине слышались всхлипывания и рыдания, они были частью музыки.

— Пойдёмте отсюда, Александр Павлович, — сказала Мария, утирая слёзы. — Больше ничего не надо. Пойдёмте.

Они вновь шли сквозь праздничную русско-парижскую толпу, но не замечали её.

— Я хочу организовать убийство Красина, — сказал Кутепов. — Если советоваться с Якушевым, то, разумеется, он будет против и операция сорвётся.

— Не советуйтесь с ним. Убейте Красина.

— Не настанет час, — сказал Дымников, когда затихла буря оваций и рыданий, вызванных романсом Вертинского. — Там уже другая страна. А это всё иллюзия. Теперь набрали силу: «достигли силы», как написал поэт Есенин. А Вертинский поёт хорошо, но сам со своим грассированием и длинным носом похож на карикатуру старой России.

Сидели в «Большом Московском Эрмитаже» втроём: он, Мохов и Воронцов. Пили «Смирновскую», закусывали селёдкой и окрошкой, обсуждали будущее агентства в связи с намерением Леонтия куда-то уехать. Увидели Кутепова и Марию, поднявшихся из-за стола и направившихся к выходу.

— Вот и наш объект, — заметил Мохов.

— Бог его спас, — объяснил Воронцов.

— Не только Бог, — возразил Дымников. — Были и земные защитники.

— Мне отмщение и Аз воздам, — напомнил Воронцов.

— Да. Он воздаст, — согласился Леонтий, — но через кого-то. Почему не через меня?

Кутепов и Якушев возвращались от Великого князя довольные — Николай Николаевич заявил, что доверяет только Александру Павловичу, а с Якушевым соглашался по всем политическим вопросам и обещал «Тресту» большие деньги, как только получит их от Генри Форда. Нельзя было не порадоваться и при виде охранников, провожавших их у ворот: тридцатилетние офицеры в корниловских фуражках с галлиполийскими значками на гимнастёрках стукнули каблуками, отдавая честь.

— Это я организовал охрану, — рассказывал по дороге Кутепов. — Проверяю часто — и днём, и ночью — ни одного нарушения. Каждое воскресенье и в праздники все офицеры-охранники, не занятые службой, приглашаются к обедне в домовую церковь Великого князя, а затем к нему на завтрак. Все они — галлиполийцы. Но, знаете, даже здесь нашлись завистники, мол, почему Кутепов берёт только своих? Да потому, что Кутепов здесь начальник и принимает в охрану тех, кого считает нужным.

— Великий князь очень любит вас и ценит. Нашему «Тресту» это лестно. Уж не забудьте о нас, Александр Павлович, когда будете делить деньги Форда.

— Как я могу забыть о главном деле жизни — освобождении России?

— Нам побольше бы таких покровителей, как вы, тогда и дело пошло бы быстрее. Например, мы хотели бы привлечь Сиднея Рейли и его деньги. Вы знаете о нём?

— Конечно, знаю. Его зовут Железный. Но близко не знаком. Попробую связаться с ним. А вы, Александр Александрович, не забывайте указаний Великого князя. Его державная мудрость должна лежать в основе ваших действий.

Он был обязан сказать это руководителю «Треста», однако сам за эти годы настолько явно почувствовал свою значимость в руководстве Белым движением, что в мыслях достаточно критично относился к высказываниям старика. Хитрый Якушев учитывал возраст и особенности князя, отпускал примитивные шуточки, ответил на его вопрос о том, как отнесётся к перевороту народ, с шутовской ужимкой: «А мы народ и спрашивать не будем — мы сами народ». И Николай Николаевич захохотал. Сыграл и на патологическом антисемитизме князя, который уже стал планировать: «Монархисты организуют погромы, а я через некоторое время дам высочайшее повеление о защите евреев». А за обещание амнистии всем, служившим у большевиков, Якушев даже позволил себе критиковать Великого князя, и тот чуть ли не извинялся. «Пусть хитрит и радуется господин Якушев, — думал Кутепов, — когда мы придём к власти, то его и близко к себе не подпустим».

В семье Кутеповых родился сын. Его назвали Павлом в честь приёмного отца генерала. О том, что отец не родной, не знал почти никто, но в Москве на Лубянке сотрудник спецотдела Зайцевский ухмыльнулся, когда до него дошла новость.

Спецотдел под руководством Яна Серебрянского, насчитывающий более двухсот работников, занимался планированием террористических актов за рубежом против самых опасных врагов СССР. Самыми опасными были не только белогвардейцы, но и троцкисты. Летом в США в озере Лонг-Лейк удачно утопили двух троцкистов: Склянского и Хургина. Теперь главная задача — Сидней Рейли.

Операция состояла из нескольких отдельных акций. В частности, переправа через границу в Финляндию родного брата некоего человека, которому доверяет Рейли. «Трест» это выполнил, и некий человек стал доверять «Тресту». Для повышения уровня доверия запланировали ещё одну акцию— встречу Рейли с Кутеповым, который не только верит «Тресту» , но и тесно с ними сотрудничает. Для этого Якушеву поручили вызвать Кутепова в Хельсинки для переговоров.