Владимир Рынкевич - Мираж

— Я давно этого жду и успел подготовиться, — сказал Дымников, открывая сейф. — Дарю вам фотокопию документа о партконференции. Можете передать его своим друзьям. Кстати, на днях я видел вас у отеля Эксельциор.

— Мы там живём. Я хотел сделать что-нибудь полезное для вас. Потому что, возможно, в следующий мой приезд сюда некоторая помощь понадобится мне. Для агентства «Русский сыщик» я могу быть полезен. Я знаю так много о всех высших чинах Белой армии, что о каждом мог бы написать книгу.

— И о Кутепове знаете?

— Конечно.

— Вы его ждали в тот вечер? Почему он не появился? Рассказывайте — вы же хотите сделать что-нибудь полезное для меня.

— Его предупредили о готовящемся покушении.

— Кто предупредил?

— Этого я не знаю. Могли даже наши из ГПУ предупредить — он им сейчас нужен. Они через кого-то на него влияют и удерживают от террора.

— Через кого?

— Этого я не знаю. Мои 10 минут истекли. К следующему моему приезду постараюсь узнать то, что вас интересует.

Итоги поездки обсуждали в кабинете Ягоды днём, но окна были завешены и включено электрическое освещение. Замнаркома любил работать ночью и, по возможности, старался день превратить в ночь.

— Клянусь, Генрих Григорьевич, Великий князь Николай Николаевич вышел к нам в заштопанном костюме и старых сапогах, — сказал Потапов.

— Какой бедный. А в этом году одних колчаковских денег получил миллион франков. Кормит всех белых генералов и РОВС, и своих прихлебателей.

— И свита у него удивительно неосведомлённая, — продолжал Потапов. — Принимал нас в присутствии какого-то специалиста по охоте с борзыми, и тот, не понимая, о чём идёт речь, вдруг сообщил Николаю Николаевичу, что в России существует подпольная организация «Трест». Это же смешно. Князь его высмеял, но тогда зачем привлекать к серьёзным обсуждениям?

— Смешно, — согласился Ягода. — Смешно то, что так ни копейки вы у него и не выбили.

— Мы просили хотя бы аванс 10 миллионов, но получили полный отказ. Наверное, поэтому и вышел в потрёпанном костюме. Однако я вполне уверенно утверждаю, Генрих Григорьевич, что наш доклад о готовящемся перевороте произвёл на князя большое впечатление. Он тут же приказал вызвать из Сербии Врангеля, спрашивал о сроках.

Бывший генерал Потапов вызывал у Ягоды некоторое уважение, и он больше нажимал на другого участника поездки.

— К вам, Николай Михайлович, у меня нет претензий, но зачем вы туда ездили, Александр Александрович? Что вы сделали? Денег не получили. С Кутеповым не встретились. Почему?

— Нам сообщили о его болезни. Как мы могли проверить?

— Вы сами не верите в болезнь Кутепова. Вы расшифровали «Трест». Кутепов больше вам не верит. Это всё ваши прогулки по Парижу.

— Но я же никому ничего...

— Этого мы не знаем. А то, что Кутепов перестал вам доверять, понятно.

— Позвольте, Генрих Григорьевич...

— Подождите. Потому и денег вам не дали, что не верят в «Трест». Считают вас агентом ГПУ.

— Позвольте, Генрих Григорьевич, высказать предположение, что Кутепов не захотел с нами встречаться без Марии Захарченко. Может быть, и в «Тресте» усомнился поэтому.

— Уважаемый Александр Александрович, — начинал злиться Ягода. — В нашей работе очень опасно валить с больной головы на здоровую. Это я сейчас пойду к Феликсу Эдмундовичу и скажу ему, что он виноват в случившемся, не разрешил поездку в Париж госпожи Захарченко? Нет. Идти к нему надо с предложениями: что сделать для восстановления доверия «Тресту».

— Я не знаю, — забормотал Якушев. — Кутепов такой...

— А если так, — вмешался Потапов, — кого-нибудь освободить из ихних и распространить информацию, что это сделано благодаря «Тресту», люди которого внедрены на многие высокие посты.

— Неплохо, — согласился Ягода, — поищем кандидатуру.

1 марта в Прощёное воскресенье торжественно освящали храм Преподобного Сергия. Храм был битком набит русской эмиграцией и русской традицией: внешне генералы ненамного отличались от шофёров такси, рабочих заводов «Рено» и «Ситроен», принарядившихся в праздничные костюмы, но почётные места у алтаря отведены были только генералам и знаменитостям. Кутепов, как всегда, впереди. Здесь же и Миллер [58] Миллер Евгений Карлович (1867—1937) — генерал-лейтенант (1915). В1919—20 гг. — генерал-губернатор и главком войсками Северной области, главный начальник края. С1920 г. эмигрант. С1930 г, — председатель РОВС. Похищен и вывезен из Парижа агентами НКВД, осуждён и расстрелян. , и Шатилов, и Лукомский [59] Лукомский Александр Сергеевич (1868—1939) — генерал- лейтенант (1916). С июня 1917 г. начальник штаба Главкомверха Л.Г. Корнилова. В1918—19 гг. — помощник командующего, затем Главнокомандующего Добровольческой армией и ВСЮР, председатель правительства при генерале Деникине (1919—20). С марта 1920 г. — председатель сил южной контрреволюции при союзном командовании в Константинополе. , и Струве, и Гучков... С уважительным вниманием слушали «Слово» митрополита Евлогия:

«...И для всех нас — как бы хотелось! — чтобы здесь создался светлый и тёплый очаг родного Православия, чтобы и сюда притекали православные русские люди, измученные, истерзанные душой, как некогда притекали изнемогавшие под игом татарским наши предки в обитель Преподобного Сергия и получали утешение и запас бодрости душевной, обновляя душевные силы для борьбы с житейскими невзгодами...»

Кто-то сзади осторожно дотронулся до плеча. Кутепов слегка повернул голову — генерал Монкевиц, служивший в штабе Врангеля и недавно перебравшийся в Париж.

— Хорошие вести, — шепнул Монкевиц. — Подойду к вам потом, на улице.

Многие бросали службу у Врангеля после того, как в конце 24-го Великий князь объявил, что через Главнокомандующего берёт на себя руководство как армией, так и всеми военными организациями. Теперь все финансы у него. Потому и к нему, к Кутепову — начальнику секретной разведки и начальнику охраны Великого князя — все тянутся, и ему лестно сознавать, что он первый в Париже генерал. Не интригами, не родством, не протекциями заслужил доверие самого Николая Николаевича Романова. Вот и Монкевиц лепится. Этот генерал хорош тем, что у Врангеля занимался разведкой, кое-что знает, будет помогать...

Митрополит продолжал:

«...Низкий поклон мой в этом святом месте всем, кто принёс сюда свои трудовые жертвы и особенно трогательны лепты бедняков, рабочих, бедных женщин, которые жертвовали свои последние серьги, кольца, желая остаться «неизвестными». Да воздаст Господь всем добрым жертвователям сторицею...»

На улице настоящая весна. Растапливается зима, плывут воспоминания.