Владимир Рынкевич - Мираж

— 80 полков и пять-семь бронепоездов должны окружить и раздавить наш корпус, — констатировал Кутепов, — Известна дата начала наступления?

— 16 августа, — доложил Соболь.

— Мы начнём раньше, — сказал Кутепов. — Сейчас свяжусь со штабом армии, а через час — оперативное совещание. Размножьте разведданные для офицеров. Туркула и других офицеров, отпущенных в Харьков, не вызывать. Они приедут завтра. Никакой тревоги. Штаб работает в обычном режиме. Все передвижения войск — только ночью.

Со штабом армии связываться не было смысла. Офицеры Дроздовского полка во главе с полковником Туркулом давали в Гранд-отеле обед в честь командующего Добровольческой армии генерал-лейтенанта Май-Маевского. Здесь присутствовали чуть ли не все офицеры штаба во главе с начальником. У того имелись некоторые отрывочные «ведения о готовящемся контрнаступлении красных, и он пытался доложить об этом генералу, но тот был в соответствующем состоянии.

— Оставьте, генерал, — говорил Май-Маевский. — На фронте всё благополучно. Если на таком чудесном обеде мы будем говорить о наших делах, я, как советует великий Диккенс, заставлю камни с Соборной площади восстать против вас.

Главным организатором обеда был капитан Макаров, которому пьяный разгул требовался для решения двух срочных вопросов: во-первых, неожиданно появился его старший брат, застрявший в младших унтер-офицерах, а во-вторых, Кубань брала по высшей цене эшелон спирта. Если б цистерну или пару бочек, Макаров сам бы подписался за генерала, но эшелон...

Первый вопрос решился положительно ещё в момент сборов генерала на обед. Он советовался с Макаровым, что предпочесть: мундир или лёгкий френч, когда капитан сообщил:

— Ваше превосходительство, ко мне приехал мой брат Владимир. Революция помешала ему закончить военное училище, он так и остался младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся. Разрешите зачислить его на службу в конвой или охранную роту.

— Чудак вы этакий, — добродушно усмехнулся генерал. — Скажите дежурному генералу, чтобы его зачислили в мои ординарцы. Где ваш брат? Позовите его.

Макаров поблагодарил генерала, пригласил брата.

Генерал подал Владимиру руку, пригласил сесть, расспрашивал, отчего он до сих пор не офицер. Хорошо подготовленный младшим братом Владимир рассказал несколько историй о своих похождениях, и вопрос был решён.

— Вы с сегодняшнего дня зачисляетесь моим личным ординарцем, — сказал генерал. — Приступайте к исполнению своих обязанностей. Начнём с того, что вы будете сопровождать меня на обед в Гранд-отель.

Документ на эшелон спирта генерал подписал уже за столом под разговор о Диккенсе.

Пели Дроздовский марш:

Пели не очень дружно, без особенного чувства — жара. В распахнутые окна проникала не прохлада, а раскалённый воздух. Генерал свалился одним из первых. Макаров с братом погрузили его в машину и отвезли домой — к Жмудским такого нельзя.

Начальник штаба Ефимов ночью получил от Кутепова шифровку о том, что он утром 13 августа, то есть уже сегодня, начинает операцию. Май-Маевского удалось разбудить лишь днём, когда войска 1-го корпуса наступали.

Яскевича направили в 3-ю дивизию уточнить на месте разведданные. На автомобиле довезли Яскевича до штаба, где он застал проходящую вперёд за наступающей пехотой батарею и узнал капитана Дымникова. Тот убедил командира батареи, чтобы он дал поручику лошадь и взял его с собой, дабы тому не завязнуть в пехотных цепях. Шли через прохладный, ещё не прогретый солнцем дубовый лес, лишь далёкие верхушки радостно сверкали.

Догнали вооружённых новыми английскими пушками марковцев, которые пели:

— Победа?! — полувопросительно сказал Дымников.

Яскевич робко высказал сомнения в правильности начатой операции: справа в тылу наступающих остались главные силы красных под руководством генерала Селивачёва. Это грозит окружением, отрывом от главных сил, от Харькова.

— Кто планировал? — спросил Дымников. — Штаб армии? Май-Маевский и Ефимов?

— Нет. Там у них... — замялся Яскевич.

— Там у них пир горой не прекращается, — уточнил Дымников. — У командующего вообще запой. Где уж тут операцию планировать. Значит, это кутеповское военное искусство. Не первый раз участвую и сомневаюсь. Решения вроде бездарные, а иногда всё получается. Везёт, что ли?

Выехали из леса на большую поляну. Впереди — село, некоторые избы догорают, испуская из черноугольных стен красное, едва заметное на солнце пламя. С поляны ещё не были убраны трупы. Пленные, человек 50, сидели в стороне под охраной.

— Мне нужен хороший пленный, — сказал Яскевич. — Чтобы говорил и всё знал. Какой-нибудь командир.

— Командиры — вон те, уже на травке лежат.

Конвой нашёл солдата, добровольно сдавшегося в плен, желающего сражаться за «Единую неделимую» и бойко разговаривающего. Майор Бондаренко разрешил капитану остаться с поручиком. «Лошадь приведёшь, — наказал он, — 15 минут, и без разговорчиков. Слышите, артиллерия уже близко бьёт!»

Солдат оказался из породы услужливых приказчиков, обычно выбивающихся в купцы.

— Всё как есть доложу, ваши благородия, — говорил он твёрдо, без заискивания, глядя в глаза и тому и другому. — Всё знаю, всё присмотрел. Из Сумов нас привезли на платформах, чтобы через три дня наступать. А нынче, как ваши начали, так вся наша Четырнадцатая армия побегла обратно.

— А Девятая дивизия здесь стояла? — спросил Яскевич.

— Так точно. Стояла, но обратно в Обоянь на поездах побегла. Я мог бы и с теми, и с этими, но я желаю сражаться...

— Ладно, мы скажем конвойному унтеру, чтобы тебя определил с нашими.

Лошади спокойно щипали траву, войска шли по дороге туда, где всё сильнее гремела артиллерия. Дымников достал флягу, огурцы, конфеты в затейливых обёртках.

— Не слабее нашей водки, — сказал он, протягивая флягу товарищу. — Сделано во Франции.

— С утра? — ужаснулся Яскевич.

— Вы ещё не понимаете, что именно с утра, до всего, до любого дела, до любой мысли надо сделать мир ярким и приветливым.

Выпили, закусили, и Яскевич начал рассуждать о ходе наступления.

— Вот видите, Виктор Антонович, вы уже ярко мыслите.

— Не ярко здесь, а сомнительно. На фланге и сзади огромные массы красных войск, но при этом левый фланг открыл себе совершенно не защищённый красными путь на Курск. Война — не шахматы. Падение Курска ликвидирует все оперативные преимущества красных. Ещё читая Жомини, я думал об этих абсурдных ситуациях.