Владимир Рынкевич - Наука умирать

Ответил грубо: «Нужен мне этот штаб, как...» Поскольку подпоручик бесстрастно молчал, ожидая настоящего ответа, пришлось сказать ворчливо:

— Нужно хорошо воевать, а не разводить канцелярщину. Передайте его превосходительству, что в 1-м полку уже сформирован штаб. Новый командир полка назначил своим помощником полковника Кутепова, и штаб человек 10. У меня, как и прежде, Тимановский, Родичев и 3 офицера связи.

Долинский официально откозырял и исчез.

Что-то изменилось. Может быть, просто началась весна?

Утром 5 апреля, когда пили с Тимановским чай, пришёл Родичев, навещавший каких-то своих больных, и угрюмо сказал:

— Вторая бригада наступает на Григорьевскую и Смоленскую. Нам ничего не сообщили.

— На юг? В обратном направлении? — удивился Марков. — Военного совета не было ни разу после начала похода, приказы перестали рассылать. У командующего же штаб. Романовский — умнейшая голова. Как ты думаешь, Степаныч?

Немногословный Тимановский ответил, наверное, минут через пять:

— Секретный план взятия Екатеринодара. Чтобы не только красные, но и мы не знали.

В прихожей затопали сапоги. Несколько офицеров постучали в дверь. Наверное, слышали то, что сказал генерал:

— Без меня всё равно Екатеринодар не взять. Входите, господа.

Несколько ротных и батальонных офицеров пришли с тревожными докладами о недостатке патронов. Тимановский выкурил трубочку, подумал и пообещал найти.

Весна не радовала: дожди. К вечеру, опять по слухам, узнали, что 2-я бригада взяла и Григорьевскую, и Смоленскую. Уже затемно прискакал Долинский и опять был официально краток:

— Его превосходительство приказал 1-й бригаде быть готовой к выступлению во второй половине ночи.

— Куда пойдём? Может быть, тоже на юг, как Богаевский?

— Его превосходительство сказал, что задача будет поставлена перед выходом бригады.

Оставалось только материться: ночью идти в бой неизвестно куда, а командир бригады ещё ни разу не видел своих подчинённых, собранных вместе в полном составе.

Долинский доложил Корнилову о выполнении поручении. Тот поблагодарил, как обычно, пожелал хорошо отдохнуть — на дежурство вышел Хаджиев, но не отпустил >сразу, а подумал некоторое время и, наверное, после колебаний сказал или, скорее, спросил:

— Мне доложили, будто генерал Марков заявил, что вёз него Екатеринодар не возьмут. Вы не слышали об этом?

— Не слышал, ваше превосходительство, но это вполне вероятно.

— План наступления на город пока знают лишь два человека: я и Иван Павлович Романовский. Скорее всего, это догадки Сергея Леонидовича.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Отдыхайте, подпоручик.

Отдыхать Долинский направился к медсестре Марусе, захватив бутылку французского вина и кое-что из закуски. Известно, что мужские любовные желания необъяснимы, вот и стремление к этой не самой юной, не самой красивой было вызвано неизвестно чем. Возможно, даже тем, что сама Маруся была, как и многие женщины Добрармии, без памяти влюблена в генерала Маркова, не обращавшего на неё внимания.

— Спасибо, что комнату мне схлопотали, — сказала Маруся. — Уж раздевайтесь. Потом выпьем.

Не ко времени спросила о Маркове: когда тот пойдёт в наступление. Долинский возразил бранью, обзывая генерала по-всякому, и в конце концов со злости и с вина сказал лишнее:

— Как будем брать Екатеринодар, знают только два человека: Корнилов и Романовский. Даже Деникин не знает. Я не человек, а адъютант, поэтому тоже знаю. И ты не человек, а моя женщина. И я тебе скажу...

Засыпая, Маруся вспоминала безразлично скользящий по её лицу взгляд генерала Маркова, когда тот посещал раненых или приходил в гости к медсёстрам, и её нелепая любовь превращалась в ненависть. Не только к Маркову, но и к Долинскому, и к Корнилову, который почему-то не любит Маркова, и вообще ко всем офицерам. И вспоминался тот красный, спасающийся у неё, подаривший ей золотой крестик на золотой цепочке.

Бригаду подняли после полуночи. Сборный пункт — западная окраина станицы — ближе к железной дороге. Офицерский полк долго скучал и мёрз, ожидая, пока генерал не проведёт первую встречу с Кубанским полком, вошедшим в его бригаду. Хрустели офицерские сапоги по ледку, образовавшемуся после ночного заморозка. Марков пытался в темноте разглядеть и понять новых своих бойцов. Примерно половина Кубанского полка — офицеры. Но не его офицеры, а другие. Объяснил им задачу: взять к утру станицу Георгие-Афипскую и станцию. В ответ — тревожное молчание.

— Приказ командующего бригада выполнит, — говорил Марков. — За весь наш поход не было случая, чтобы офицеры и солдаты, которых я веду в бой, не выполнили боевую задачу. Красные всегда бежали и будут бежать от нас. И на ваш полк я надеюсь. Если некоторые из вас не участвовали в боях, в каких приходилось нам сражаться, то скажу вам одно: главное — не бояться. Не бойтесь пули. Если суждено, то она найдёт вас везде, не судьба — так и в самом жарком бою уцелеете. Я никогда не берёгся пули — и вот, видите, цел. Наступаем мы не одни — слева идёт 2-я бригада.

Чувствовалось, что его не очень поняли, и это лишь добавило к происходящему ещё один неприятный момент. А 2-я бригада? Целый день наступала на юг, чтобы теперь идти вместе с нами? Обходной манёвр? Только обходила не красных, а бригаду генерала Маркова. Что за сложный манёвр?

Из Ново-Дмитриевской вышли походной колонной. Впереди, конечно, Офицерский полк. За ним — артиллеристы Миончинского; теперь это была 1-я отдельная батарея из четырёх трёхдюймовок. Замыкали колонну Кубанский полк, обоз и Инженерная рота. Едва вышли из станицы, как начали тонуть в грязи. Местами дорога была залита водой почти до колен. Роты останавливались, задерживали идущих за ними, и ночная темь уже разбавлялась мутью рассвета и впереди обозначилась полоса железной дороги, станичная колокольня, тёмные силуэты хат.

Марков и Тимановский ехали шагом с колонной Офицерского толка.

— Как тут к утру возьмёшь станцию, когда к утру до Неё и не дойдёшь? А? Степаныч?

Тимановский молча закурил трубочку. Через несколько минут сказал:

— Жди Корнилова.

Действительно, вскоре сзади замелькала конная группа, идущая рысью, и, конечно, впереди торчало знамя. Марков дал команду разворачиваться. Первые четыре роты Офицерского полка — правее станции, 5-ю и 6-ю — в резерв. Кубанский полк — фронтом на станцию.

С тихими матерными проклятиями расходились офицеры по липкой грязи полей, поглядывая на тревожно молчаливые дома впереди и станционные постройки, вдруг осветившиеся розовым потоком первых солнечных лучей. Бригада ещё не развернулась, а толпами перемещалась по полю, когда подъехал Корнилов со свитой. И вновь Марков почувствовал неясное изменение к худшему. Генерал остановился, прервал начатый Марковым доклад, сказал холодно: