Владимир Рынкевич - Наука умирать

Красные цепи залегли. Бой затягивался.

Передали приказ:

— Генерала Маркова к командующему!

Марков поднялся и, почти не пригибаясь под пулями, быстро шагал туда, где висело в безветрии трёхцветное знамя. Палящее солнце высвечивало неформенную зеленовато-грязную куртку генерала.

— Который час, Сергей Леонидович? — спросил Корнилов прибывшего Маркова, сверкая диким азиатским взглядом.

— Два часа пополудни, ваше превосходительство.

— Я просил вас о ночном налёте, а вы закатили мне дневной бой. Хаджиев, собирайте конвой. Едем во вторую бригаду.

И больше не взглянул на Маркова.

Первый выговор за весь поход. Несправедливый выговор. Сам же всё видел, всё знает: бригада численностью менее двух тысяч наступает на пятитысячный гарнизон красных, поддерживаемый двумя бронепоездами. Бригада погнала бы красных, если б не тонула в грязи на дорогах и в степи. Если б снарядов у Миончинского было достаточно.

Не столько с обидой, сколько с удивлением смотрел Марков вслед командующему, пытаясь понять, что же произошло в мире, если даже Корнилов вдруг так изменился. Может быть, несбывшиеся ожидания? Вместо марша-прогулки к Екатеринодару такой тяжёлый бой? В Офицерском полку почти 150 убитых и раневых.

Сидели с Тимановским за насыпью. Тот достал бутылочку с пробкой-стаканчиком, осторожно, как лекарство, налил коньяк, распространяя аромат исчезнувшего прошлого. Марков выпил, вздохнул успокоенно, спросил:

— Что с Деникиным? Мне сказали — заболел.

Тимановский тоже выпил, спрятал бутылочку, достал трубку, закурил, взглянул на командира изучающее, как доктор.

— Чего смотришь, Степаныч? Я здоров.

— У меня был Гаврилыч. Его Деникин приглашал, чтобы он его осмотрел и нашёл болезнь. Гаврилыч нашёл бронхит. Антон Иванович знает, кто у нас Родичев, и объяснил ему, что лучше болеть, чем ссориться с Корниловым. У того какой-то свой план наступления.

— Хороший коньячок. Не забывают нас союзники. Давай свой план наступления рисовать. По-моему, только Миончинский поможет.

— Точно, Сергей Леонидович.

Под огнём, перебежками пробрались к батарее. Остановились шагах в ста от командного пункта Миончинского. К орудиям лучше близко не подходить — красные бьют прицельно. Спасает грязь — снаряды не взрываются, но шрапнель многих выкосила.

Миончинский по обыкновению был спокоен, только скашивал взгляд, если разрыв гремел слишком близко.

— Дмитрий Тимофеевич, — уговаривал Марков, — возьмём станцию — там склад снарядов. В тех низких серых строениях. А сейчас не жалей снаряды.

— Чтобы не жалеть снаряды, надо бить наверняка. Это значит — прямая наводка.

— Выходи на прямую и бей. Только бей по поездам, а не по зданиям. Иначе без снарядов останешься.

Миончинский скомандовал: «Расчёты на колеса! Выезжаем на прямую наводку. Вперёд!..» Мешала грязь, но помогал заметный наклон местности в сторону станции. Через несколько минут артиллеристы на руках докатили пушки до удобного места, с которого открывался вид на красные бронепоезда, стоявшие в посадках на окраине Станции.

— Гранатой! — командовал подполковник. — Первое и второе — по правому, третье и четвёртое — по левому! Прицел 22!..

Первый разрыв вздыбил насыпь, осыпая землёй сталь переднего бронепоезда, с которого строчили пулемёты. Удачные были и следующие выстрелы. Платформы дымились, огонь орудий правого бронепоезда прекратился. Марков и Тимановский наблюдали в бинокли. Вдруг очередной выстрел, и... оглушительный грохот сотряс землю, Высокий столб чёрного дыма, прорезанный лезвиями пламени, поднялся над низким пристанционным строением.

— Эх, твою мать! — выругался Марков, опуская бинокль. — Куда же он стрелял? Я же предупреждал — там склад снарядов.

Но ещё не затихли отголоски этого взрыва, а окраина станции вдруг заполнилась бегущими красными. Оба бронепоезда задымили и тронулись к станции. Второй шёл медленнее — наверное, выстрелами повредили паровоз. Услышалось отдалённое офицерское «Ура!» слева, со стороны станицы — Корнилов бросил в наступление 2-ю бригаду.

— Командуй в атаку, Степаныч, — сказал Марков. — Бой выигран.

На станции бронепоезда встречал комендант со своими помощниками. Он рвался уехать на «Коммунисте». Из штабного вагона вышел Руденко с забинтованной головой — выстрелом сбило с ног, и он ударился о стальную стенку.

— Санитарный вагон с ранеными цепляй к моему бронепоезду, — сказал он коменданту, — ас тобой разберёмся. Веди к телефону.

В комнате коменданта сидела Маруся в косынке сестры милосердия и в шинели без погон.

— Бежаль от белых, — объяснил комендант. — Я уже ничего не понималь. Один сестра — к белым, другой — от белых.

Руденко и его матросы с любопытством рассматривали женщину.

— Сама сбежала или наши взяли? — спросил командир.

— Ушла от них. Вроде за ранеными. Цепи залегли, я поползла к вашим и раненым помогала.

Совсем близко застрочил пулемёт. Мимо окон комендатуры бежали отступающие красногвардейцы.

— Командир, давай за телефон скорей, — заволновались матросы.

— Линьков им из своих пулемётов в борт ударит. Давай связь, комендант. А ты, перебежчица, как тебя? Маруся? Расскажи, что там. Много ваших побили?

— Много. Раненых не успевали выносить. Вы сказали: Ливнков. Он здесь? Он меня знает.

— Хорошо. Сейчас он сюда причалит. Ему тоже связь нужна. А что генералы?

— Начальник штаба Романовский ранен в ногу, навылет.

— А Марков?

— Этого чёрта пули не берут.

— Не любишь его? Вот и я тоже. Комендант, где связь? Давай трубку! Город! Город! Давай штаб! Давай командующего!.. Вот и твой Линьков, Маруся. Хорошо, Миша, твои пулемёты работают. За это представлю тебя твоей знакомой.

Линьков старался изобразить радость встречи, но боялся неожиданностей — могут по-всякому повернуть.

— Это моя разведчица, — сказал он. — Что-нибудь принесла нового?

Теперь пулемёты дружно заработали на западной окраине. Временами даже слышалось «Ура!».

— Все планы знаю. Всё расскажу, — Маруся быстро поднялась со скамейки и подошла к Линькову.

— В штабе расскажешь, — перебил Руденко. — Тишина! Говорю с самим. Да... Отступают полным ходом. Есть.

Положил трубку. Все смотрели на него со страхом и надеждой: жизнь и смерть зависели от приказа Автономова.

Линьков, ещё только принимая под командование так называемый бронепоезд, на котором ж было ни единого Орудия, понял, зачем его назначил сюда Автономов, я решил, что надо как-то бежать. Пытался оказаться контуженным, но экипаж — матросы. Их так легко не проведать. Теперь предлог серьёзный.

— Приказано отступать, — сказал Руденко. — Ты, комендант, давай со своими на мой «Коммунист».