Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской

— Нифонт, я избираю тебя моим помощником в этом трудном деле. Тайна и нелицеприятная правда — вот чего от тебя требую. На Зосиму не полагаюсь, но все указы должны идти от его имени. О каждом мне докладывай ежедневно вместе с Зосимой. Новгородских еретиков на Москву не ввезут, а придержат в Клину. А кто бы оттуда ни ехал, без моего ведома на Москву не впустят. С Зосимою ты будь неразлучен, и с кем он видаться будет и беседовать — отмечай и мне говори. Тех всех московских еретиков, что тут написаны, не забирать, но протопопу Дионисию наказать от имени моего, чтобы ехал в село мое Рождественское вперед меня, а там его келейно допросить; а меж тем послать указ во все города быть собору на Москве всего священства, и чтобы епископы, архимандриты, игумены и старшее светское священство — чтобы все ехали на Москву неотложно, с поспехом, и кто приедет, сказать мне; ересь — древо о многих корнях, не изженешь всех, только труд потеряешь, а древу дашь высшую силу. Грамоту Геннадия пришлю к Зосиме, с указом чинить вам по сему делу с тобою сообща. Постой!

Государь написал несколько слов и позвал Мамона.

— Пошли с надежным человеком указ и эту грамоту к митрополиту, да глади, чтобы тот, кого пошлешь, грамоты не умел разбирать; да не мешкая ни мига!.. По пути пошли ко мне Юрьича и Курицына… Прости, владыко! Не оставь меня твоими молитвами. Теперь ступай прямо к Зосиме; указ будет там прежде, а грамоту прочтете вместе. Испытую взором и словом совесть Зосимы; мне удавалось тем путем обличать искуснейших лицемеров. Благослови!..

Не успел Нифонт оставить рабочей палаты, как туда же взошли Курицын и несколько мгновений спустя Патрикеев.

— Садись, Юрьич, — сказал государь, и первый боярин, поклонясь низко, сел на кресло по левую руку, Курицын стоял за его креслом. — Казанские дела отвлекли нас от других дел, и теперь работы понабралось довольно. Федька, ты как был у короля Матвея, про римского императора, сыновей его и сродников ничего не разведал?..

— Я не считал того для твоего царского величества пригодным.

— Как же ты, Федька, не расчел того, что Польша стоит между нами и немцами; союз наш с римским императором стеснил бы моего соседа Казимира; с полудня — король Матвей, господарь Стефан да Менгли-Гирей, и нам бы выгоднее и удобнее было двигаться по Литовскому полю. Союз письменный, эта храмина из бренных и тленных грамот, — временная подмога; государственный муж теми союзами управляет, что веслами: сломается одно — другое возьмет. Сколько на белом свете было письменных союзов — вспомни, а скажи, который из них был исполнен?.. Есть союзы прочнейшие, и я для того хочу послать человека надежного, чтобы разведал и разузнал под рукою, что может нам быть выгодно. Дочери у меня подрастают. Выдать их замуж за кого из русских наших князей — значило бы поднять лежачих, которых повалить так много нам стоило. Я послал бы тебя, Федька, да ты мне здесь нужен… Есть ли у тебя на примете человек надежный?..

— Все слуги твоего царского величества надежны, но та беда, что чужеземных языков не разумеют…

— Важное препятствие! На толмачей трудно полагаться. Я указал тебе набрать способных юношей и учить их…

— Государь великий, Иван Васильевич, я исполнил свято по твоему указу; двенадцать юношей прибраны и на посольском дворе у меня живут; учатся они исправно у Мефодия в школе греческому языку, а итальянскому да немецкому… ходят с Греческой слободы серебряный мастер Лузо да пушкарь Майзер — хорошо учат; польскому и татарскому сам наставляю, а свейского учителя еще не приискал…

— Достань непременно. Свейское царство что туча, чреватая многими событиями для Москвы и Руси. Стен Стур плохой у них хозяин, он не разочтет, что для них полезнее бы было дружить с нами. Вижу его неразумие и готовлюсь. Я говорил князю Ивану Юрьичу, да и тебе, кажется, что не мешало бы послать кого сметливого в Копенгагу под таким образом, как у нас Поппель проживает: пусть, не будучи послом, посольское дело правит. Стен Стуровы замыслы теперь уже для меня не загадка. Лучше нам предупредить их быстрым походом в Гамскую землю, а датскому королю сказать, что мы то в угодность ему чиним, противу врагов его воюем. Теперь тому время. Посылай кого завтра же, только прежде покажи мне посланца…

— Не благоизволит ли твое царское величество отправить туда мистра Леона?

— Этого нельзя! Этот мне нужен и для сына, и для Поппеля…

— Поппелю, — отозвался Патрикеев, — я плохо верю. Что за посол, у которого двое слуг?..

— И двенадцать больших поместий в разных имперских странах. Он в личине странника, зачем ему посольский хвост. Ты, свояк, ничему не веришь; впрочем, я тебя за это и жалую… Я вам скажу, зачем здесь Поппель, вы оба должны знать — ваше то прямое дело; Поппель у нас сватом; меряет, придется ли Елена моя невестой жениху, но жениха, как вижу, не показал; твое дело, Курицын, подсмотреть того жениха: если римский король Максим — чета впору и польза не мнимая… Знаю я нравы западные, там женщины владеют правами, равными с мужчинами; по-человечески — оно и справедливо; на Москве того круто указать нельзя — соблазну будет много; пусть исподволь, если нужно. Изменять отцовских обычаев, безвредных, не хочу и не люблю. Показать открыто Поппелю дочь нельзя, а без того, знаю, жених будет опасаться женитьбы! И тем паче, что Москва для них из-за Польши едва видна; считали нас татарами, а теперь все еще признают нас их данниками, или, как называют по-своему, вассалами. Знаю, что если бы римский король увидал Леночку, то дело бы пошло скоро, но этому быть нельзя; пишут итальянские художники лики женщин, а мне самому такой привезли с Софьи Фоминишны, и лик тот много меня успокоил; к тому же Леночка — дитя; пусть художник при мне и для меня снимет ее образ, вот так разве…

Государь замолчал и задумался.

— Федька, — сказал он наконец, — Поппеля на Москве продержать переговорами, обещать ему, что я допущу его к руке и трапезе, а к императору послать через Датскую землю Юрья Трахонита: он два посольства зараз справит, и казны меньше надо…

— Боюсь, государь… — отозвался Патрикеев.

— Того я и ждал от свояка. Ну, в чем же твой страх?

— Боюсь я греков…

— Не думал я, что и ты, старик, походишь на мою невестку, что сама себе пугалища изобретает. Вы мои верные, старые слуги. Я к вам привык, но если бы я усмотрел в вас крамолу хитрую, то, смотря по вине, лишил бы милости или казнил.

Оба сановника вздрогнули.

— Мы служим тебе попросту, — сказал Патрикеев. — Мы русские, дорогá нам земля Русская и ее славный владыка, а грекам что? Им нужно серебро наше…

— И справедливо, потому что теперь у них своего нет…

— И не русское — всякое, лишь бы чужое, кто больше даст… А ты, государь великий, не возьми во гнев мое слово…