Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне

Она закрыла лицо руками. Сухое, отрывистое рыдание потрясло ее тело.

— Веста!

Фабриций, не отгадывая причины ее отчаяния, еще более раздражил ее своими утешениями.

— Пусть тебя не страшит кара твоих богов, — говорил он. — Возложи на себя знак Креста, и тебя прикроет могущество Бога, более сильного, чем Юпитер, Марс и Венера. Не пугайся давно исчезнувших теней.

Он наклонился к Фаусте, хотел обнять ее, но она быстро поднялась.

— За что ты меня преследуешь? — воскликнула она.

Девичий стыд сразу оттолкнул ее от человека, который с ней обращался как с купленной невольницей.

Фабриций, еще не понимая перемены, происшедшей в ее сердце, продолжал идти по своему ложному пути.

— Выслушай мою просьбу, — настаивал он, — преклонись для моего счастья перед Богом новых народов. Император не предаст христианку в руки язычников. Крещение отворит пред тобой врата вечного блаженства, а мне возвратит душевное спокойствие и прощение моей религии. Обращенная к Христу весталка загладит вину ослушавшегося христианина и воеводы. Я ради тебя сделался заблудшей овцой Христова стада. Твое доброе сердце должно же смилостивиться надо мной.

Брови Фаусты нахмурились, нижняя губа презрительно выдалась вперед. Фабриций говорил с ней так, как будто она была причиной его несчастья. Он считал ее своей собственностью, требовал от нее помощи.

— В чем же моя вина? — спросила она решительным голосом. — Не я поощряла тебя сойти с пути обязанностей. Ты похитил меня, держишь против моей воли и хочешь склонить меня к чувству, которое насмехается над величайшей человеческой силой.

— Твоя покорность выдала мне твою любовь, — возразил Фабриций.

Краска гнева покрыла лицо Фаусты.

— Покорность узника, ошеломленного нападением более сильного противника, никогда не раскрывает тайны его сердца. Ты оскорбил меня своими ласками, не спрашивая, желаю ли я их. Знай, что, если бы хитрые демоны зажгли в моем сердце преступную любовь к врагу Рима, я вырвала бы это непослушное сердце из своей груди и в минуту смерти смотрела бы равнодушно на его трепетание; если бы мои мысли слились воедино с дерзкими вожделениями варвара, я размозжила бы без колебаний свой череп, чтобы в нем раз и навсегда угасло подлое искушение. Я ненавижу тебя, я презираю тебя, варвара, раба своих страстей!

Фабриций в изумлении слушал эти оскорбительные слова. Они своей резкостью и энергией скорее напоминали речь мужчины.

Неужели это была та самая женщина, которая дрожала в его объятиях, с румянцем стыда, с полным подчинением его воле?

Наконец он понял причину перемены, происшедшей в Фаусте: весталка одержала в ней верх над женщиной.

— Творец всего живущего на свете дал смертным любовь, как награду за бремя жизни, — пытался было он еще раз ее убедить. — Зачем ты ради видений прошлого хочешь лишить меня и себя высочайшего счастья?

Он снова протянул руки к Фаусте, стараясь ее обнять, но она вырвала у него из-за пояса кинжал и приставила его острие к своей груди.

— Не приближайся, — крикнула она, — если не хочешь, чтобы кровь весталки пала на твою совесть!

Фабриций в ужасе отшатнулся.

Значит, мучения многих месяцев, тревога последних дней, душевные волнения, угрозы Амвросия — все это напрасный труд. Он пренебрег обязанностями цезарского наместника ради невознагражденной любви, ради видений бессонной ночи?

Фабриций схватился за горло. Его душило бешенство варвара, в котором сопротивление пробуждало свирепость первобытного человека.

Он мрачно посмотрел на Фаусту.

Неужели эта слабая женщина сильнее его? Он принудит ее повиноваться и любить его, поступит так же, как поступил его отец с его матерью.

Он вскочил, бросился к Фаусте, вырвал у нее стилет, схватил ее на руки, как малое дитя, и прижал к себе.

— Ты моя, моей и останешься. Я добыл тебя для себя и никому не отдам.

Он выбежал из дома, передал Фаусту на руки невольницам и крикнул:

— В дорогу!

Потом он подозвал к себе Теодориха.

—Ты поедешь около кареты и будешь смотреть за римлянкой!

Старый аллеман упал перед ним на колени.

— Я просил вас, господин… — вполголоса сказал он.

— Когда мы приедем в Виенну, я отпущу тебя в наши леса.

— Ваши молодые руки лучше защитят римлянку от опасности, нежели мои. Угрозы весталки лишили меня присутствия духа. Я не хочу во второй раз слышать ее страшных проклятий.

— Не раздражай меня!

— Мне страшен ваш гнев, но еще более страшны проклятия, которые пойдут за мной и в могилу. И милосердный Добрый Пастырь не любит людской злобы.

Правая рука Фабриция, уже лежавшая на рукоятке меча, опустилась сразу.

— Выслушай меня, господин, — умолял Теодорих.

— Пусть будет по-твоему. Возьми пятерых человек и охраняй обоз.

В апельсиновой роще было так темно, что люди совсем скрылись в ней.

— Зажечь факел! — приказал Фабриций.

При мигающем свете желтого пламени, смешанного с дымом и раздуваемого ветром, обрисовались неясные контуры четырех экипажей и темные силуэты аллеманов. Солдаты, приросшие к коням, закутанные в плащи с капюшонами на головах, производили впечатление обитателей иных миров.

Пятеро из них вместе с Теодорихом заняли место во главе обоза, остальные окружили карету Фаусты. Две невольницы охраняли весталку.

Теодорих ударил мечом о щит. Аллеманы тронулись, обоз тихо, осторожно двинулся за ними.

Обоз в глубоком молчании тянулся по долине. Солдаты не разговаривали друг с другом, раздавались только стук колес, ударявшихся о камни, и тихий лязг оружия. Кони временами встряхивали головами и храпели, точно испуганные чем-то.

Теодорих напрягал весь слух и зрение. Он забыл о своих опасениях и предчувствиях — он был верным слугой, которому доверена безопасность господина.

Он уже приближался к середине долины, не заметив ничего подозрительного. Вдруг он остановился, соскочил с коня и приложил ухо к земле.

— Донеси воеводе, — сказал он одному из аллеманов, — что на нас идут вооруженные люди.

Когда Фабриций подъехал к нему, он показал на выход из долины.

На фоне ночной темноты вдали сверкало множество движущихся огоньков.

Фабриций приказал погасить факелы.

С затаенным дыханием, не спуская взгляда с огоньков, солдаты дожидались неизвестного неприятеля.

Огоньки шли прямо на виллу, увеличиваясь с каждой минутой.

Теперь при их свете была видна черная масса, впереди которой шла высокая тень. Какой-то всадник вел отряд пехоты.

В эту минуту Фабриций поднес к губам охотничий рог. Скалы и горы огласились громким звуком, леса подхватили протяжное эхо.

Черная масса остановилась.

— Кто осмеливается нарушать спокойствие во владениях воеводы Италии? — громко спросил Фабриций.